Ричард Бёртон - Книга мечей

Ксифону, прямому «клинку-рапире», противопоставлялся, как мы сейчас увидим, φάσγανον, кривой кинжал, возможно, представлявший из себя метательное оружие наподобие сакса и скрамасакса. Словари их часто путают. Фасганон, кажется, является чем-то вроде квази-Σφάγανον, эвфемизмом, как глагол φασγάνειν (сражать мечом). Корень его, очевидно, Σφαγ, что проявляется в словах σφάγη (разбить) и σφάγειν (сразить): существует также и форма φάλανον от σφάλανον. Это обоюдоострый клинок листообразной формы (φάσγανον άμφηκες): именно такой клинок Фрасимед вручает Диомеду, и именно таким клинком убивают во сне Реза. Слово это встречается часто: упоминается фасгана с массивной черной рукоятью; обычный фасганон встречается в «Одиссее» у Пиндара. Еще в одном отрывке «Илиады», однако, это уже большой фасганон.

Четвертый термин — άορ [387]; обычно принято считать его словом исключительно поэтического назначения. В новогреческом языке это слово отсутствует. Аор, кажется, обозначал широкий, мощный, прямой клинок. В «Одиссее», достав из ножен острый аор (άορ οξυ), Улисс выкопал канаву шириной в локоть, а Гектор разрубил надвое ясеневое копье Аякса. В «Илиаде» автомедон тоже владел длинным аором. Аор является и оружием Нептуна, сотрясающего землю, «страшным, сужающимся к концу мечом», «подобным молнии, с которым никто не решается вступить в смертельный бой». У Феба — Аполлона тоже золотой аор. Здесь мы видим пример поэтического слова с размытым значением, потому что в данном случае оно означает золотой лук и колчан со стрелами, которые бог носит на левом плече.

Пятое слово Гомера — это Μάχαιρα, которая висела на едином ремне рядом с ножнами и использовалась для жертвоприношений и тому подобных целей. Впоследствии она стала популярной среди спартанцев; тогда это был кривой клинок, в противоположность прямому ксифосу. И опять же у Плутарха и других авторов, кажется, «махера», как и «спата», обозначает меч с длинным прямым клинком. Гомер не упоминает κοπίς, но Еврипид использует это слово в связи с «махерой».

Мы не должны ожидать столь же частых упоминаний о мече в «Одиссее», которая, с позволения мистера Сойса, появилась все-таки позже, чем «Илиада». В ней больше образов и меньше движения, больше единства и меньше отклонений, и, в конце концов, меньше сражений и больше красоты и цивилизованности. Но сам «Отиссефс», «человек, разгневавший многих», был воином, и он не забывает свое прежнее ремесло. Вдобавок торговля еще оставалась в те времена вооруженным обменом, а путешествия оживлялись пиратами. Медь, главный металл, продолжала составлять собой основу металлургии, и главный герой приобретает ее в огромных количествах (эго помимо золота, серебра и электрона). В «Одиссее» Эвриал говорит Алсиною, что умиротворит гостя (Улисса), подарив ему меч с серебряной рукоятью и ножнами из слоновой кости. Женихи убивают Телемаха «острой медью». В финальной битве, кульминации всей поэмы, Эвримах достает свой острый медный меч и призывает друзей сделать то же самое, а от быстро летящих стрел прикрываться столами. В «Мышах и лягушках» копьем служит длинная медная иголка «работы Марса».

Кованое железо известно и «Одиссее», и «Илиаде». Афинемент [388] плывет через темные моря на Темезу (Темессус) за медью, а привозит обратно также и сверкающее железо. То же делает и Менелай [389]. «Жестокое железо» уравновешивает «жестокую медь». «Железо с длинным острием», столь смертельное для троянцев, — это, очевидно, копье, с метания которого начинались поединки. Осторожная Пенелопа кладет рядом с собой наготове лук и «серое железо» против женихов, а во дворце есть склад кованого железа. Топор, заточенный с обеих сторон, сделан из меди, но вот те топорики, сквозь кольца или отверстия в которых должны были лететь стрелы с медными наконечниками, делались из железа. В «Одиссее» утверждается, что «железо само притягивается к человеку». Это утверждение повторяется везде теми же словами. А меч не единожды упоминается без указания материала.

В «Гимне Гермесу» бог Меркурий вскрывает панцирь горы скальпелем из серого железа. Глифанус — это инструмент для резьбы, зубило или нож для заточки палочек для письма.

Спор о том, были ли так называемые поэмы Гомера записаны или передавались устно, все еще ожидает разрешения. Мы дважды встречаем слово γράφειν, но его первичное значение — «отмечать», «резать» и только потом — «писать». Так, Аякс, подписывая (επιγράψας) жребий, мог просто нацарапать на нем: «жребий Аякса». Хотя против письменной версии веских аргументов нет, есть только в ее пользу.

Гораций, который был не только великим поэтом, но и вообще гением, упоминает о письменности во времена Гомера и утверждает, что первые своды законов вырезались на дереве (leges incidere ligno). Геродот сообщает о том, что он сам видел кадмейские (т. е. древнефиникийские) буквы; традиционно считается, что Даная взяла буквы из Египта, где, повторяю, и был изобретен тот единственный алфавит, которым пользуется весь мир. Доктор Шлиман («Троя», приложение редактора) нашел на глубине семи с половиной метров (двадцать пять футов) под так называемой «Троей Гомера» множество коротких надписей «древними кипрскими знаками»; не меньшее количество греческих надписей было найдено в Микенах. Очевидно, «Илиада» и «Одиссея» могли быть вырезаны грубыми финикийскими знаками на деревянных таблицах или выцарапаны на свинцовых пластинах. Профессор Поли датирует письменного Гомера 400 годом до н. э; но это уже другая сторона предмета.

Геродот является результатом деятельности Гомера, или, если вам угодно, гомеридов и Эсхила. Труды этого «рапсода-прозаика» являются не только работами по истории, логографии, этнологии, изучению древностей, записями путешествий, но и, в конце концов, эпосом и драмой. Они несут в себе романтически-героический настрой эпоса: в них есть совершенно эпическое единство действия, могучие кампании вторжений и частые отступления от темы, помогающие понять все тот же первичный предмет разговора. Это трагедии в сценическом смысле этого слова (например, рассказ о Ксерксе), в описании божественных действий, круга Необходимости, идеи о возмездии и зависти богов (Deus ultor); кульминацией является разгром персов в «Каллиопе», возвращение победителей домой и мрачные финальные сцены. Завершается этот труд эпиграммой, своего рода «Vos plaudite»: «Персы… выбрали жить хозяевами бесплодных земель, а не возделывать плодородную почву и быть при этом рабами». Все это написано с одной четкой целью, и разумная хронология заимствована из Египта. Есть, конечно, и поэтические преувеличения — это огромные цифры. Невообразимо огромное войско из пяти миллионов двухсот восьмидесяти трех тысяч человек [390] и тысячи трехсот двадцати восьми трирем, которое было разгромлено горсткой греков численностью девять тысяч человек и триста семьдесят восемь кораблей, конечно, взято из воображения. Современная мысль, настроенная философски и скептически, вряд ли будет удовлетворена, пока эти подробности не будут подтверждены письменными свидетельствами того времени, например, надписями Бехистуна, которые являются комментариями к «Талии». Эллада всегда была, есть и будет, благодаря своему могучему интеллекту и превосходному воображению, «Graecia mendax». Восточные историки ничего не сообщают нам о великолепном нашествии персов. Вполне можно считать, что имело место мощное вторжение, возглавляемое неким могущественным сатрапом [391], который вознамерился разрушить находящееся на западе осиное гнездо, но не более того. Просто невероятно, чтобы Великий царь, глава сверхдержавы того времени, повел на такую скромную цель миллионы воинов — цвет Азии, чьи описания наиболее лестны из описаний всех, чем мы располагаем и кого отец истории сам считает ни на йоту не уступающими грекам в отваге и доблести. И за это неверие я прошу прощения у тени Геродота.