Альфред Хаттон - Меч сквозь столетия. Искусство владения оружием

Парные рапиры

Современный ценитель исторического фехтования прекрасно знает, что боец, прежде практиковавшийся только с рапирой и ее спутником кинжалом или плащом, будет поставлен в тупик, если ему вдруг придется сражаться на парных рапирах, из-за того что шпага, как защитный инструмент, оказывается гораздо тяжелее и длиннее, чем привычный кинжал. Не стали исключением и наши дуэлянты. Если бы им, как в свое время Шастеньере и Жарнаку, дали положенный, как это принято, месяц на подготовку к сражению, они бы обратились к известным мастерам за обретением навыков сражения столь сложным оружием. Но Франциск I дал делу такой спешный ход, что учиться было уже некогда. В общем, когда начался бой и дуэлянты стали обмениваться атакующими действиями, очень быстро стало видно, что ни тот ни другой совершенно не умеют обращаться с оказавшимся у них в руках оружием, причем поняли это не только зрители, но и сами бойцы — они отбросили парные шпаги и достали кинжалы с видимым намерением перейти в ближний бой. Однако король, решив, что с него довольно этого жалкого зрелища, бросает на арену свой жезл, прекращая тем самым дуэль. Сарзе и Веньеру приказано помириться, и они покидают поле боя, скорее потеряв, чем выиграв в отношении репутации, поскольку всем собравшимся уже ясно, что воинская доблесть обоих болтунов так же хромает, как и их христианская праведность.

Репутация же еще одного присутствовавшего на дуэли господина, ла Тура, напротив, полностью восстановлена, поскольку король перед всем двором свидетельствует, что лично видел его в той битве храбро сражающимся бок о бок с монархом.

Как мы уже видели, в рыцарские времена, в царствование Франциска I и его предшественников, было невозможным, чтобы дуэль, а вернее — combat à outrance [37] Бой без пощады (фр.). (Примеч. пер.) у барьера могла состояться без монаршего соизволения или, в крайнем случае, без разрешения вице-регента соответствующей провинции; видели мы и ту печаль, с которой горевал о своем любимце Шастеньере король Генрих II, под воздействием которой он торжественно поклялся, что никогда и никому больше, ни малым ни великим, не даст он такого соизволения. В результате, как мы тоже видели, поссорившиеся дворяне, получая отказ на просьбу встретиться в поединке на турнирной арене, где имелись бы все условия для проведения честного и благородного боя, удалялись вместо этого в некое укромное место в поле или в лесу, где и выясняли свои отношения не в рыцарских латах, а раздетыми до рубашек, на смертоносных рапирах и кинжалах. Видели мы, как это приводило к многочисленным случаям мошенничества на дуэлях, когда злодей, рассчитывая на честность своего противника, являлся на поле боя с кольчугой под рубашкой или приводил с собой банду громил, чтобы вместе разделаться с несчастным; поэтому необходимо стало приводить с собой на дуэль друзей, просто для того, чтобы не погибнуть от руки подобного мошенника. Теперь перед нами предстанет следующий виток порочной спирали: в прежние времена долгом секундантов было приложить все усилия к примирению спорщиков, а если это не удавалось — то проследить за тем, чтобы дуэль прошла как можно честнее; теперь же вместо этого секунданты, а также сочувствующие, которых брали с собой в большом количестве, тоже вступали в бой, хотя уж им-то точно нечего было делить. И сейчас мы расскажем о том, как родилась эта преступная традиция.

У Генриха III, короля французского и польского, служили при дворе несколько молодых людей, чьи представления о морали были до крайности гибкими; наиболее выдающиеся из них были удостоены самых теплых чувств и близких отношений со стороны монарха. Те, кто не входил в этот тесный круг, нелицеприятно именовали этих молодых людей миньонами [38] Изначальное значение слова «миньон» во французском языке — «милашка». Лишь впоследствии этот термин закрепился за королевскими фаворитами. (Примеч. пер.) его величества.

Особенно покровительствовал король месье де Келюсу. Он происходил из знатного рода, отцом его был Антуан де Келюс, сенешаль и правитель Роверня, один из самых славных рыцарей ордена Святого Духа; но из всех добродетелей благородного отца сын унаследовал только храбрость в бою. И этот Келюс воспылал ревностью к сиру де Дюну, младшему сыну синьора д'Антраге, известному при дворе под уменьшительным именем Антрангет, образованным по тому же принципу, что и «Шарлот» от «Шарль». А этот Антрангет, надо заметить, был одним из любимых фаворитов знаменитого «Меченого», герцога Гиза. Между королевскими домами Гизов и Валуа имелись серьезные разногласия, что не могло не оказать влияния на чувства их приверженцев.

Оба этих молодых человека были влюблены (или считали, что влюблены) в некую даму, которая была широко известна своей красотой, но не благонравием. Однажды вечером Келюс застал Антрангета выходящим из дома этой женщины и, сочтя случай подходящим, чтобы сказать сопернику какую-нибудь гадость, решил подразнить его:

— Эй, Антрангет! Думаешь, ты один удостоился ее ласк? Поверь мне, есть еще множество других. Дурит тебя красавица!

На что следует лаконичный ответ в таком же духе:

— Брехня все это!

И тут начинается беда. Как же, слово главного миньона главного короля в христианском мире поставили под сомнение! Такое оскорбление можно смыть только кровью. Так что Келюс доверяется двум другим миньонам своего августейшего повелителя — это Можирон, красавчик, к тому же отличающийся храбростью, и знаменитый Ливаро. Келюс рассказывает им, как клеврет Гиза посмел посягнуть на его честь, и что теперь надо бросить ему вызов; друзей же просит поприсутствовать при дуэли, дабы не допустить нечестных действий с противной стороны и выступить гарантами честного проведения поединка. Вызов брошен и принят Антрангетом с радостью, поскольку тот польщен возможностью оросить свой меч кровью ненавистных Валуа, не говоря уже о том, что и сам он лично обижен. В помощники он выбирает Риберака и Шомберга. Место поединка — парк де Турнель, где торговали лошадьми, время — четыре часа утра следующего воскресенья, чтобы вокруг не собралось слишком уж много зевак или торговцев лошадьми.

Вот обе стороны явились на дуэль, люди Гиза, как видно, настроены здраво и в общем-то не против помириться. Риберак подходит к Ливаро и Можирону и говорит последнему:

— Господин хороший, мне кажется, самое лучшее, что мы можем сделать, — это постараться, чтобы эти два господина пришли к взаимному согласию, и не дать им убить друг друга из-за такого пустяка.