Трумбулл Хиггинс - Гитлер и стратегия блицкрига

В этот период Гитлер утверждал, что для него Москва — пустой звук, всего лишь название на карте. Но его сверхуверенность, судя по всему, была непритворной, учитывая урезание им объемов производства армейского оружия и боеприпасов, несмотря на быстрое уменьшение бронетанковых и моторизованных дивизий почти наполовину в сравнении с их исходной мощью в самом начале кампании. Именно серьезное уменьшение ударной мощи армии вызвало принятие Браухичем того, что Гальдер 26 июля назвал отказом от «нашей первоначальной стратегии творческих операций» в центре в пользу исключительно тактических завоеваний на немецких флангах. А данное в это же время генералом Йодлем объяснение о том, что трудности немцев с организацией снабжения оправдывают отказ позволить русским жителям Ленинграда покинуть город, является отговоркой для другой чудовищной ошибки, на этот раз касающейся немецкой политики, а не стратегии. То, что сама Красная армия считала чудом на Марне — чудом, которое спасло Москву, было прямым результатом отказа Гитлера поддержать наступление группы армий «Центр» Бока, независимо от последствий для менее важных операций на других участках.

Реакция советских верхов на нападение немцев стала очевидной уже 23 июня, когда была создана первая версия Ставки Верховного Главнокомандования, основанная на принципах, давно сформулированных одним из немногих военных командиров, переживших сталинскую чистку, — маршалом Шапошниковым. Опираясь на ресурсы Генерального штаба армии, возглавляемого тогда генералом Георгием Жуковым, Ставка подчинялась непосредственно Государственному Комитету Обороны (ГКО), созданному 30 июня. Власть ГКО была абсолютной, это был фактически военный кабинет, куда первоначально входили Сталин, Молотов, Ворошилов, Маленков и Берия.

3 июля Сталин наконец обратился к советскому народу, впервые назвав русских людей братьями. В своей высокоэмоциональной и идеологически выдержанной, истинно большевистской речи он предупредил, что нацисты якобы намерены реставрировать монархию, отдать русских под власть немецких баронов и землевладельцев. Он также заявил о необходимости уничтожать все ресурсы, которые могут достаться врагу. Говоря о партизанской войне без соответствующей к ней подготовки, Сталин фактически играл на руку Гитлеру, поскольку фюрер искал любой повод для уничтожения русского населения. Хотя Сталин оправдывал заключение пакта с такими вероломными и жестокими людьми, как Гитлер и Риббентроп, необходимостью выиграть время для подготовки, он все же поблагодарил правительства Великобритании и Соединенных Штатов за добровольное предложение помощи. Если говорить кратко, советский диктатор пребывал в смятении и, согласно последующему заявлению Хрущева, был вынужден в начале июля вернуться к активному политическому и военному руководству после болезни только по воле некоторых членов Политбюро.

С первого дня немецкого нападения были приняты все меры революционного террора для борьбы с изменниками, капитулянтами и даже просто несознательными советскими людьми — военными и гражданскими. Согласно секретным немецким донесениям в течение недели, предшествующей взятию немцами Лемберга 30 июня, советский НКВД уничтожил 4000 украинских политзаключенных. В это же время генерал Павлов, командовавший Западным фронтом в Белоруссии, был заменен генералом Андреем Еременко, поспешно отозванным с Дальнего Востока. Официально неудачливый Павлов и несколько его подчиненных были расстреляны, как козлы отпущения, за первые неудачи Красной армии. Маршал Тимошенко, будучи министром обороны, попытался задавить поднимающуюся панику, пригрозив военным трибуналом каждому, кто даже просто заговорит об отступлении. Через несколько дней ситуация на Западном фронте настолько обострилась, что 3 июля маршал Тимошенко лично принял командование, оставив Еременко своим начальником штаба.

В середине июля такая же обстановка сложилась на Северо-Западном фронте Ворошилова, и 16 июля было принято решение о восстановлении командной ответственности политических комиссаров, что всегда было признаком опасения коммунистической партии потерять контроль над армией. Секретный приказ Сталина от 16 июля признал, что число преданных и надежных командиров Красной армии не слишком велико — сказалось влияние внезапного нападения врага.

Возвращение Сталина к активной деятельности — 19 июля возглавил комиссариат обороны и после 9 августа выступил в роли Верховного главнокомандующего советскими вооруженными силами — не улучшило положение дел, потому что, не познакомившись лично с ситуацией на фронтах, советский диктатор упорно отдавал совершенно нереальные приказы атаковать и не отступать. Вследствие такого политического вмешательства в тактику, что произошло и с Гитлером, только несколько позднее, намного больше частей Красной армии, чем могло быть, оказались в окружении и попали в плен под Смоленском и на других участках. Плен для советских людей был едва ли не худшим из зол — советская доктрина считала всех жертв несостоятельной наступательной стратегии 1941 года предателями своей страны. Неудивительно, что Никита Хрущев, служивший тогда политическим комиссаром у маршала Буденного на Украине, в 1964 году заметил, что Сталина любят те, кому нравится трупная вонь.

Несмотря на серьезные сомнения в Госдепартаменте, громкоголосую оппозицию изоляционистов и глубочайший пессимизм армии и флота Соединенных Штатов относительно шансов Советского Союза на выживание, американская политика, как и британская, приветствовала Советский Союз в роли союзника. Но уже 6 июля определенные элементы британской прессы, в первую очередь газеты лорда Бивербрука справа и Лейбористской партии слева, стали требовать большей поддержки для Советского Союза, вплоть до открытия второго фронта во Франции в самом ближайшем будущем. Всегда рядом со своим старым другом Бивербруком, подстегиваемый усиливающимся в обществе беспокойством относительно возможности краха русских, 7 июля Уинстон Черчилль взял на себя инициативу возобновления давно прерванного диалога Запада с Москвой.

Британский премьер, поздравив «господина Сталина» с беспримерным мужеством Красной армии и советского народа, объявил, что «чем дольше продлится война, тем больше помощи мы сможем оказать». Черчилль подчеркнул, что помощь Королевского ВМФ и военно-воздушных сил постепенно увеличится, что, несомненно, явилось слабым утешением для советского лидера, оказавшегося перед лицом фактического краха своего Центрального фронта в Белоруссии. Но уже на следующий день, 8 июля, Сталин попросил британского посла сэра Стаффорда Криппса дать гарантии взаимной помощи и незаключения сепаратного мира.