Александр Агеев - Беседы

— Представители династий?

— Именно, но так не бывает. Династии врачей, оружейников, канатоходцев — это я понимаю.

— Т. е. династии компетенций, но не династии талантов?

— А если у сына композитора нет слуха или внук писателя не чувствует слова? Например, моя дочь абсолютно равнодушна к литературному творчеству, и мне в голову не пришло направлять ее в это русло. Если во ВГИКе учатся только чьи-то дети, значит, там не учится новый Шукшин, новый Шпаликов, новый Меньшов. Как-то Меньшов мне рассказывал, как на него смотрели «дети», — какой-то астраханский вахлак тут, понимаешь. Ну и где они сейчас?

А он — всенародно любимый режиссер и актер. Заметьте, из лексикона сегодня практически исчезло слово «талантливый» применительно к политикам, ученым, художникам в широком смысле этого слова, его заменили другие слова, например «компетентный». Раньше говорили «талантливый организатор», а сейчас — «эффективный менеджер», а это не одно и то же.

— Главное — чьих будешь?

— Я насмотрелся этих менеджеров, мы их приглашали в газету, чтобы они нам помогли. Они начитались книжек по менеджменту и несут абсолютную чушь. Почему? Потому что не чувствуют проблемы. Думают, что если прочли несколько руководств по тому, как стать богатым и успешным, могут решить любой вопрос. Ничего подобного!

С другой стороны, у меня есть ощущение правильно выбранного направления движения.

— Это скорее декларация, кое в чем поддержанная решениями.

— Пожалуй, Вы правы. Но ведь понимаете, в чем дело: у нас два главных зла. Первое — десовестизация власти под видом десоветизации. Это явление я в свое время назвал «государственной недостаточностью». Если у меня в редакции сотрудник не выполнил какое-то поручение, я с ним провожу воспитательную работу и даю следующее поручение. Если он опять ничего не делает, я его просто увольняю — и все, проблема снимается. А наши топ-менеджеры? Они же вечные! Это один из важнейших признаков государственной недостаточности: не отработан механизм вывода нерадивого работника из управленческой элиты. Вот, скажем, Познер — знаковая фигура, — разве он справляется с пропагандой государственных идей? Он занимается контрпропагандой.

— И почему же он тогда так долго держится?

— А вот это как раз и есть проявление государственной недостаточности — потому что внутренние (групповые, кастовые, национальные) связи оказываются важнее, чем государственные интересы. Мне один умный руководитель объяснил, что отличает хороших чиновников: они 10 % сил тратят на свое благополучие и 90 % — на эффективное выполнение государственных функций. А в экстремальной ситуации, например во время войны, — и все 100 %. Советские чиновники помирали в кабинетах от инфаркта и от недоедания, но сейчас об этом стараются не вспоминать, потому что сравнение не в пользу нынешней элиты, которая 90 % усилий прилагает к обеспечению своего благополучия. Есть регионы, допустим Москва, где чиновники боятся потерять работу, но это только благодаря пассионарным особенностям руководителя. Я несколько раз присутствовал на заседаниях Московского правительства и видел, как люди просто сжимаются — понимают, что сейчас они вылетят отовсюду и никто за них не заступится.

— И действительно вылетают за плохую работу?

— Вылетают. Будучи членом президентского Совета по культуре, я как-то выступал на заседании этого совета и говорил о том, что у нас в сфере культуры фактически идет разрушение Федерации.

В республиках — в Дагестане, Якутии, Татарстане — традиционно существует особое уважение к слову национальных деятелей культуры, прежде всего писателей, которые являются хранителями языка как национального кода. А мы что делаем? Мы их 20 лет не переводим, не издаем, не приглашаем на важные мероприятия. На книжные ярмарки и конференции ездят люди из московской, в лучшем случае питерской тусовки и наши эмигранты. Почему российскую литературу должен представлять эмигрант, который предпочел России другую страну, а не писатель, который пишет, скажем, на языке коми? Раньше существовало издательство «Художественная литература», которое занималось переводами с языков народов СССР. Теперь ничего подобного нет. Тогда мне показалось, что я достучался до власти: Путин тут же дал поручение главе Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям возродить издательство. Но вот прошел уже почти год, а результата никакого. Вот, пожалуйста: все государственные проблемы — как в капле воды. Это ведь не домну запустить, это не новый самолет спроектировать, а всего-навсего в здании «Художественной литературы», где сейчас сидит черт знает кто, снова открыть издательство. Даже мне поручи — и хоть я не профессиональный организатор, за три месяца справлюсь с этим делом.

— И о чем это говорит?

— О болезни, которая, как я уже сказал, называется «государственная недостаточность».

— Она сродни сердечной недостаточности или умственной? А может, это что-то вроде инсульта или рака?

— Исходя из результатов последних исследований, считается, что душа помещается в сердце, потому что люди, которым пересадили сердце, как выясняется, перенимают пристрастия, привычки, черты характера своего донора. Поэтому будем считать, что это душевная недостаточность, в том числе и недостаток силы духа. Я не знаю, как это преодолевается, но думаю, что здесь был бы полезен соратнический метод, когда сильный духом руководитель набирает мощных пассионариев и вместе с ними решает государственные задачи. Таким руководителем был Петр, предпочитавший умного и способного к обучению холопа ленивому боярскому сыну. Такова была парадигма, в соответствии с которой строилось его окружение.

— Давайте вернемся чуть назад, скажем, в 1970-е гг. Деревенщики — Абрамов, Шукшин, Белов — многое предвидели. Как бы Вы сейчас оценили гражданский вклад литературы 1970-1980-х гг.?

— Предвидели не только они, но и мы, поколение, шедшее вслед за ними. Когда я писал повесть «ЧП районного масштаба», я думал, что пишу о загнивающем комсомоле, а оказалось, что это о внутриутробном развитии новых хозяев жизни.

Старшее поколение острее, чем мы, чувствовало, что дело идет к жесточайшему кризису. Это были пассионарии, вынесшие на себе войну. У меня, кстати, кандидатская диссертация по фронтовой поэзии, я дружил с поэтами-фронтовками, они ко мне очень хорошо относились. Я написал книжку о поэте Георгии Суворове, который погиб, когда освобождали Эстонию. Его очень ценили Тихонов и Наровчатов, считали новым Гумилевым. Он был классический пассионарий из Сибири, стремительно набирал интеллектуальный потенциал — за два-три года вырос в хорошего поэта. Именно такие офицеры, как он, были победителями.