Сергей Карпущенко - Возвращение Императора, Или Двадцать три Ступени вверх

- Нет, подождите, я ещё не все сказал, товарищ Сталин-Джугашвили.

Палец Сталина, коснувшись кнопки, остановился.

- А что ещё вы можете сказать? По-моему, с вами все ясно. Зачем же выдавать себя за другого человека? Вы враг народа, гражданин Романов, вы тиран, а с тиранами у нас разговор короткий.

- Но ведь и вы-то себя за другого человека когда-то выдавали! азартно возразил Романов. - В девятьсот шестом году, изображая из себя революционера, работали на Охранное отделение, предавали своих товарищей. И такой-то человек встал во главе всей партии большевиков!

Изумление и ненависть исказили до этого спокойное, величавое лицо Сталина. Он привстал с кресла, подался вперед, глядя прямо в глаза Николаю, и с ещё более заметным акцентом спросил:

- А как ви узнали про это?

- Как? Но ведь Департамент полиции находился в моем, императорском ведении, и документы же имелись. Не желаете взглянуть на подлинник?

И Николай подал Сталину папку. Генеральный секретарь читал документ долго, бугры желваков то здесь, то там поднимались на его лице, наконец улыбка растянула его губы, и он сказал:

- Эту жалкую подделку нужно отнести в уборную, чтобы ею могли воспользоваться по назначению! Разве вам не известно, бывший Николай Второй, что в деловых бумагах охранки агенты никогда не назывались настоящими фамилиями и именами - всегда лишь кличками. У вас же мое имя проставлено полностью. Кто-то очень захотел скомпрометировать Сталина, вот и изготовил фальшивку.

- Нет, подождите! Вы разве не заметили, когда составлена бумага? В девятьсот тринадцатом году, когда вы уже не были агентом охранки, значит, сотрудникам Отделения не нужно было заботиться о сохранении вашего инкогнито - вы для них как агент уже были безразличны, оттого-то и проставили фамилию. Так что не спешите называть документ фальшивкой. Кстати, если вы захотите его сейчас порвать, проглотить или просто спрятать в свой карман, знайте, что я заранее сделал две сотни фотокопий и мои друзья предупреждены: если со мною что-нибудь случится, эти копии будут направлены по городским и низовым партийным организациям, по заводам, в газеты, и ваша большевистская песня будет спета навеки. В стране есть немало охотников сбросить вас с поста генсека, так что приготовьтесь. Впрочем, вы справедливо получите то, что заслужили!

Сталин поднялся из-за стола резво, по-молодому, заходил по кабинету, тщетно пытаясь на ходу разжечь трубку, бормотал что-то то ли по-русски, то ли по-грузински, и Николаю даже казалось, что он или примется душить его, или бросится перед ним на колени. Какой-то животный, звериный рык вырвался из горла Сталина, его рука поднималась к горлу. После семи минут хождения по комнате реального властелина Советского государства Николаю подумалось, что этот сильный, гордый, но такой тщеславный, себялюбивый человек не сможет решиться на выбор и упадет здесь замертво, пораженный сердечным приступом, или выбросится в окно, ведь и потеря власти после громкого скандала, и её потеря по доброй воле будут смертельными для его самолюбия.

- Сядьте, я должен сказать вам два слова... - произнес наконец Николай, и в голосе его прозвучало сочувствие. Сталин сел в кресло, безвольно опущенные руки ясно говорили, как тяжело ему сейчас. Николай же, закурив новую папиросу, заговорил: - Я знаю, вам не благополучие России необходимо, а ощущение неограниченной власти. Я сам такой, и не могу быть иным, но мне к тому же ещё и жаль мой народ. Скажите, когда вы отправляетесь в Москву?

- Послезавтра, - сквозь стиснутые зубы проговорил генсек.

- Отлично, я еду с вами вместе. С этой минуты я становлюсь вашим альтер эго, вашей тенью. Теперь я буду следовать за вами повсюду, следить за каждым вашим шагом, составлять все ваши речи, присутствовать явно или тайно на заседаниях высших партийных и государственных работников. Я заменю вас в управлении страной, потому что лучше вас знаю, что нужно русским. Внешне все будет соблюдено в рамках строгого паритета: вы представляете собой обличье руководителя страны, становитесь его человеческим символом, визитной карточкой, я же наполняю эту пустую оболочку содержанием и волей. Когда-то я был оболочкой без содержания, теперь же все меняется. Разве вам не удобен подобный вариант? Вам даже не понадобится трудиться, и в нравственном аспекте вы будете чисты и независимы. В случае промаха, политической неудачи мучиться за вас будет Николай Романов, но не думайте, что я стану подводить вас, предполагая, что всю вину придется взять вам на себя. Итак, теперь мы будем вместе, подобно тому как душа и тело в человеке взаимно друг друга обогащают. Я хочу России блага, и я дам его стране. Ну, так вы согласны? Впрочем, иного пути у вас и не может быть. Скажу еще, что вполне возможно, что я, увидев, как в стране идут дела, оставлю вас в одиночестве. К тому же я старше вас больше чем на десять лет, так что смерть одной из половин нашего конгломерата естественно прервет такой союз.

Сталин, тяжело сглотнув и дернув за воротник кителя так, что медная пуговица, вырванная с корнем, запрыгала по полу, сказал:

- Прошу вас, вызовите из коридора того, начальника караула. Пусть распорядится принести коньяк. Эта кнопка не работает, ещё утром отремонтировать просил...

Они ещё долго сидели в кабинете с убогой мебелью, и никто не знал, о чем вполголоса шептались товарищ Сталин и Николай Романов. Вечером Николая на автомобиле доставили домой, от него пахло грузинским коньяком, в расстегнутой шубе он уселся прямо посредине комнаты на стул. Когда Александра Федоровна, седая, но все такая же величественная, уставилась на мужа с немым вопросом в глазах, он, пряча улыбку, сказал:

- Готовься к отъезду, в первопрестольную едем!

У Александры Федоровны по щекам потекли слезы. Она перекрестилась и опустилась перед мужем на колени.

Держа молчавшего Алешу на руках, крепко прижимая к себе легкое, худенькое тело сына, слыша, как стучит его сердце, Николай спускался вниз. Зачем-то он стал считать ступеньки, почти бессознательно желая, чтобы их оказалось четное число, тогда все в его жизни, в жизни его родных закончилось бы удачей.

"Двадцать три!" - с горечью подумал он, закончив счет и не надеясь больше ни на что. Их вывели во двор. Теплая летняя ночь совсем ненадолго распростерла над Романовыми свои темные покровы, а Николай уже знал, что никогда не увидит звездного неба.

Их ввели в полуподвал. Когда зачитывали приговор, он не слушал, хотя и догадывался, что произойдет вслед за этим. На сердце отчего-то было легко и спокойно, потому что вечная жизнь уже готовилась впустить его в свои чертоги, светлые, мудрые, тихие. А когда загрохотали выстрелы, его душа покинула мрачный подвал, взметнулась над городом, пролетела над лесом. Мчалась долго, с радостью замечая, что рядом несутся души жены и детей. Внизу бурлила, кипела страстями земная жизнь, и душа Николая некоторое время следила за этой чуждой ей жизнью, но потом, взметнувшись вверх, уже не интересовалась ничем земным, упокоившись в соседстве с Великим и Вечным.