Евгения Альбац - Мина замедленного действия. Политический портрет КГБ

В Чехословакии Боярский жил на широкую ногу. Вообще, этому человеку нельзя отказать в одном — в способности из жизни выуживать все, на полную катушку. Всегда не чуравшийся роскоши, занимал в Праге прекрасный особняк, имел четыре человека прислуги, охрану, пять собак… {44}Для советского человека, особенно советского человека сталинской поры, подобное — это все равно, что стать членом Политбюро. Жена Боярского, Ирина Ахматова, от открывшихся вдруг возможностей просто потеряла голову: не знала, как распорядиться прислугой, а потому беспрестанно гоняла ее, заказывала бесконечные платья, скупала в магазинах отрезы… {45}Обо всем том, естественно, «стучали» в Москву коллеги: как-никак под началом будущего профессора было 50 советских советников, {46}трудившихся на ниве чехословацкой безопасности и разведки.

С Ириной Ахматовой Боярский познакомился еще в годы войны. А познакомившись, устроил работать к себе в «СМЕРШ», как, впрочем, и родного брата Георгия, в будущем — студента ВГИКа (такая для него была выбрана «крыша»). {47}Ахматова была полковнику верной помощницей (понятное дело, пока не развелись, — как развелись, писала на него же доносы). {48}Тогда, в Маньчжурии, Эльзу Аркус они «обрабатывали» вместе: жили рядом, Ирина по-соседски заходила к старухе поболтать, посмотреть, где что лежит. Аркус русскую полюбила, дарила подарки, ничего не скрывала. Так что грабили — не искали: все потайные места были известны… {49}Полагаю, и из Чехословакии вернулись не с одним чемоданом.

Еще коллеги «стучали» — не воздержан Боярский в еде: просто-таки гурман! «За три месяца израсходовал на питание 219 тысяч крон, тогда как на весь коллектив — 600 тысяч». Понимаю, обидно. Тем более, что зарплата у Боярского, как я уже писала, была не маленькая — 29 тысяч крон, равнялась максимальной зарплате местного министра. «Без консультаций с главным советником, — признавался позже тогдашний министр госбезопасности Ладислав Копржива, — я не принимал никаких принципиальных решений… Главный советник имел у коммунистических функционеров вес больший, чем министр». {51}Значит — платили за дело?

Впрочем, и в Москве у Владимира Ананьевича зарплата складывалась не маленькая. Он получал: 3600 рублей — основной оклад, 1300 — надбавка за воинское звание, плюс 15 процентов от оклада — 735 рублей — за выслугу лет. Итого — 5633 рубля в месяц (все — старыми). {52}Для сравнения: в том же 1949 году, цифры коего я привожу, недавний зек, старший научный сотрудник кабинета культпросветработы Дома политпросвещения г. Ставрополя Лев Разгон имел зарплату 600 рублей в месяц. Мой отец — радиоинженер, кандидат наук, руководитель подразделения одного весьма секретного оборонного научно-исследовательского института (а за «войну» Сталин платил всегда хорошо), получал — вместе с премиями — 1800–2000 рублей, что считалось деньгами более чем приличными.

Между тем, на Боярского «стучали»: прикарманивает деньги, отпущенные для агентуры… Не хватало?

Но — генук о меркантильном. Поговорим о деле, за которое Боярскому и платили деньги.

В Чехословакию Боярский был послан организовывать очередной «монстр-процесс». Уже прошло судилище над Ласло Райком в Венгрии (министром внутренних дел и одним из самых популярных лидеров компартии) и Костовым — в Болгарии. На очереди оказался чехословацкий генсек Рудольф Сланский.

Сталин таким образом наказывал своих послевоенных союзников за идею их «особого пути» к социализму, то есть — за тягу к самостоятельности. А также предупреждал всякую, даже гипотетическую возможность альянса с югославским отступником Иосипом Броз Тито. (Советские газеты тогда были полны возмущенных заголовков: «Тито и его клика», равно как и карикатур на югославского диктатора.)

Сталину требовалось единство. Единство всех советских колоний, вступивших, правда, несколько насильственно, на социалистический путь развития. Вождю совершенно было необходимо беспрекословное подчинение его, и только его воле: Сталин вынашивал идею военного похода на Европу. В январе 1951 года в Москве состоялось тайное совещание руководителей компартий стран Варшавского блока и советского Генштаба, на котором вождь заявил о том, что союзники обязаны использовать свое военное преимущество для распространения социалистического режима во всех европейских странах. Военные подсчитали, что выгодная для Советов внешнеполитическая ситуация должна сохраниться в Европе еще в ближайшие три-четыре года. {53}Так начиналась подготовка к третьей мировой войне… Господь не позволил: смерть Сталина в марте 1953 года спасла нас всех от этой страшной катастрофы…

Понятное дело, Боярский выполнял задание весьма рьяно. Уже к февралю 1951 года арестовал около 50 высших чехословацких функционеров, {54}в том числе, следуя принятой в НКВД-МГБ практике, — руководителей Национального комитета госбезопасности. Почистил.

Еще раньше в подвалы чехословацкой Лубянки отправился Отто Шлинг — первый секретарь регионального комитета КПЧ в Брно. Вслед за ним — его коллеги по комитету, люди, которым он протежировал, будучи весьма влиятельным в стране человеком, друзья по испанским интербригадам — Шлинг воевал в свое время в Испании.

Правда, поначалу, Боярский, то ли не разобравшись в указаниях Москвы, то ли эти указания были противоречивы, то ли Готвальд [32] Клемент Готвальд — президент Чехословакии с 1948 года. был еще не готов отдать своего генсека, — короче, руководитель советских советников повел расследование сначала как заговор против Сланского. Отту Шлингу в том отводилась ключевая роль: 4 февраля 1951 года Шлинг «признался» Боярскому, что имел душевное намерение ликвидировать генерального секретаря КПЧ. {55}Впрочем, нельзя и исключить, что, давая «добро» на эти аресты, и Готвальд, и сам Сланский пытались таким образом «откупиться» от Сталина — а вдруг сие жертвоприношение удовлетворит диктатора? Ах коммунисты, ах безбожники — везде одни и те же! Вот она — Идея…

Сам же Боярский объяснял мне, что, несмотря на указания из Москвы, старался спасти Сланского, «отвести от него меч», что и послужило причиной крушения его карьеры и отзыва в Москву.

Однако в моей голове эти два понятия — «Боярский» и «спасти» кого-либо, кроме собственной шкуры, — укладываются плохо. То есть вовсе не укладываются. Тем более, что все историки пражского процесса сходятся на том, что как раз усилиями Боярского дело «клепалось» именно как дело Сланского. Буквально не успев разобрать привезенные из Москвы чемоданы, полковник принялся выбивать компромат на генсека, придерживая протоколы до поры до времени у себя в столе, а потом, козыряя ими, убеждал чехословацких лидеров, что над Шлингом стоит кое-кто повыше…