Игорь Шумейко - Большой подлог, или Краткий курс фальсификации истории

Настал 1848 год. Потрясения, бывшие в эту пору в целой Европе, развязывали руки завоевателя и честолюбца. Как же воспользовалась Россия этим единственным положением? Она спасла от гибели соседа (Австрию)…»

Обращаюсь к другому капитальному обвинению против России. Россия — гасительница света и свободы, темная мрачная сила… У знаменитого Роттека высказана мысль, — которую, не имея под рукой его «Истории», не могу, к сожалению, буквально цитировать, — что всякое преуспеяние России, всякое развитие ее внутренних сил, увеличение ее благоденствия и могущества есть общественное бедствие, несчастье для всего человечества . Это мнение Роттека есть только выражение общественного мнения Европы (курсив мой. — И.Ш. ). И это опять основано на таком же песке, как и честолюбие и завоевательность России. Какова бы ни была форма правления в России, каковы бы ни были недостатки русской администрации, русского судопроизводства, русской фискальной системы и т. д., до всего этого, я полагаю, никому дела нет, пока она не стремится навязать всего этого другим…

Итак, состав Русского государства, войны, которое оно вело, цели, которые преследовало, а еще более — благоприятные обстоятельства, столько раз повторявшиеся, которыми оно не думало воспользоваться, — все показывает, что Россия не честолюбивая, не завоевательная держава, что в новейший период своей истории она большею частью жертвовала своими очевиднейшими выгодами, самыми справедливыми и законными, европейским интересам.

Откуда же и за что же, спрашиваю, недоверие, несправедливость, ненависть к России со стороны правительств и общественного мнения Европы?…

После Венского конгресса, по мысли русского императора, Россия, Австрия и Пруссия заключили так называемый Священный союз, приступить к которому приглашали всех государей Европы. Этот Священный союз составляет главнейшее обвинение против России и выставляется заговором государей против своих народов , (курсив мой. — И.Ш .) Но в этом союзе надо строго отличать идею, первоначальный замысел, которые одни только и принадлежали Александру, от практического выполнения, которое составляет неотъемлемую собственность Меттерниха. В первоначальной же идее, каковы бы ни были ее практические достоинства, конечно, не было ничего утеснительного. Император Александр стоял, бесспорно, за конституционный принцип везде, где, по его мнению, народное развитие допускало его применение. Он был противником и врагом партий, насильственно вынужденных бунтом и революцией…

Корнем всех реакционных, ретроградных мер того времени была Австрия и ее правитель Меттерних, который, опутывая всех своими сетями, в том числе и Россию, заставил последнюю отказаться от ее естественной и национальной политики помогать грекам и вообще турецким христианам против их угнетателей, — отказаться вопреки всем ее преданиям, всем ее интересам, всем сочувствиям ее государя и ее народа. Россия была также жертвою Меттерниховой политики; почему же на нее, а не на Австрию, которая всему была виновницей и в пользу которой все это делалось, взваливается вся тяжесть вины?…

Не влиянию ли Меттерниха приписывается перемена образа мыслей, происшедшая в императоре Александре после 1822 года? Не это ли влияние было причиной немилости Каподистрии, враждебного отношения, принятого относительно Греции и вообще относительно национальной политики, наконец, не это ли влияние было причиной самой перемены в направлении общественного образования во времена Шишкова и Магницкого? А после не в угоду ли Австрии считалась всякая нравственная помощь славянам чуть не за русское государственное преступление?

Ну и как вам? Ощущение: медленный, торжественный въезд в желтый дом… Или — замедленная съемка процесса захождения ума за разум.

Относительно новым для читателя тут будет, наверно, последний пассаж. Что, оказывается, наш самодержец, натянутый как кукла на руку того самого Меттерниха, не только русскую внешнюю политику сложил к ногам Австрии — это еще соответствовало бы хоть какой-то реальности (удавшийся заговор все ж — реальность), хоть какому-то смыслу: ведь выгодно же, одурачив вражескую державу, заставить ее провести несколько войн целиком в свою пользу и во вред ей самой! Но… ТАК использовать эту «насаженность на Меттернихову руку — куклы-монарха», чтобы еще и встрять в содержимое ихшкольных учебников, расписание занятий в ихуниверситетах?!!

Но сколько ни заостряй этот пункт у Данилевского, грустный парадокс в том, что другого объяснения тем Александровым… действиям (слово «политика» тут все же не будем применять) — и вовсе нет.

Вот отчего я особо выделил в предыдущей главе экспертную оценку именно Жан-Жака Руссо, предсказавшего, что Россия влипнет в конфликт с демократической Европой (которая на тот момент, в середине XVIII века, была еще только в дальнем-дальнем проекте!). И век спустя Данилевский возмущенно констатирует: « Общественное мнение Европы: Россия — бедствие, несчастье для всего человечества ».

И 250 лет спустя, мы разве не убеждаемся каждый день: в чьих руках общественное мнение Европы ? Ставка-то, «Священный Союз», была сделана на евромонархов — и вот…

« А упало, Б пропало — кто остался на трубе ?».

Может, сегодня князья Лихтенштейна и Монако, вспомнят о принесенных Россией жертвах евромонархам и помогут?

В третьей главе нашу «инаковость» мы начинали исследовать, напоминаю, с географических претензий XVIII века: « Россия… сама по себе уже взрывала своим гигантским размером всякое представление, которое люди привыкли иметь о «европейской» державе, то есть о члене европейской системы государств ».

И вот на начало XXI века Россия, в общем-то, и не такой уж исключительный, запредельный мировой гигант. Выросли за это время Китай, Индия, Соединенные Штаты. Ну и мы сами постарались, в Беловежской Пуще-1991, в смысле приближения государства — к «удобопредставимым» европейцами размерам. Большой шаг навстречу…

Что ж еще остается из претензий? Оказывается — «Свобода». Именно понятие: « страны свободного мира », стало самым актуальным, легло на рабочие столы политиков. Едва не 95 % всех претензий к России — упреки по пункту «демократических свобод». Что ж сказать о нашей «свободности»?

Вот и Сигизмунд Герберштейн, немец XVI века отметил у нас: « Люди все считают себя холопами, то есть рабами своего Государя ».

И не менее известный маркиз де Кюстин (1843): « Должен ли подобный народ иметь такое деспотическое правление или же столь жестокое правление создает такой негодный народ ?»