Марк Касвинов - Двадцать три ступени вниз

"Доспел тебя губернатором. Распутин" (27).

Деловой момент иногда увязывается с мистическим. Приобщается к таким случаям один из ближайших друзей старца, архиепископ Варнава. Например, пока Распутин прозаически "доспевает" одного из своих клиентов на должность губернатора, Варнава по его поручению организует романтическое чудо в небесах.

"Варнава (28) только что телеграфировал мне из Кургана следующее.

"Родная Государыня, 14 июня, в день святителя Тихона чудотворца, во время обхода вокруг церкви в селе Барабинском в небе вдруг появился крест. Он всем был виден, минут пятнадцать. Так как церковь святая поет: "Крест царей - державе верных утверждение", то и радую вас сим видением. Господь послал нам сие знамение, дабы верных ему укрепить своей любовью. Молюсь за вас всех". Дай бог, чтобы это видение было добрым предзнаменованием, ведь кресты, появляющиеся в небесах, бывают такими не всегда" (29).

Грубым фетишизмом пронизана жизнь последних Романовых под сводами их дворцов. С легкой руки старца здесь привилась вековечная примитивная техника колдования. Бьют бубны, предупреждают о недруге колокольчики, адресуется разным божкам молитвенная скороговорка: чурбанчикам, пенькам, идолам, лепным и резным истуканчикам, амулетам, палке с рыбьей головой в виде набалдашника и пояску с вмонтированными в него священными цитатами. Юродствующий фетишизм прячется за внешним лоском европейской образованности, за изысканностью парадных выходов, за блеском балов и пиров.

"Наш первый друг Филипп (30), - пишет Александра Федоровна супругу, подарил мне образ с колокольчиком, который предупреждает меня о близости недобрых людей, мешает им подойти ко мне поближе. Я это чувствую, я могу таким способом и тебя оберегать от злых людей... Они знают, что, если в их замыслах что-нибудь не так, я это почувствую и отвергну. Все это не по моей воле, а сам господь бог желает, чтобы твоя бедная жена была твоей помощницей. Григорий всегда это говорил, и мсье Филипп тоже" (31).

Сигнальную службу может нести и другой предмет, например, палка.

"Посылаю тебе Его (Распутина. - М. К.) палку, которую он когда-то получил из Нового Афона, чтобы передать тебе. Он пользовался ею, а теперь посылает тебе в знак благословения. Если можешь, хоть иногда пользуйся ею. Мне приятно, что она будет стоять в твоем купе рядом с той палкой, которую в свое время трогал мсье Филипп" (32).

Есть и другой интересный предмет: священные пояски.

"Они (военные. - М. К.) все любят такие пояски Григория, в которые вложены записки с разными молитвами. Я даю такие записки офицерам, отправляющимся на фронт. Два офицера, которых я прежде никогда не видела, попросили у меня пояски с молитвами отца Серафима. Мне говорили, что солдаты, носившие такие пояски в последнюю войну, все остались живы" (33).

"Не забудь, - сопровождает Александра Федоровна инструкцией посылаемый супругу гребешок, - причесываться перед каждым трудным разговором и решением. Эта маленькая гребенка принадлежит нашему Другу. Она придаст тебе силы". И потом - еще раз: "Не забудь перед совещаниями несколько раз причесываться Его гребенкой" (34).

Путешествующей по Новгородской губернии царице представили столетнюю богомолку, носящую вериги. Описав мужу эту встречу, царица добавляет: "Тебе старица посылает яблоко. Пожалуйста, съешь его".

В другой раз царь просил жену передать А. А. Вырубовой, что "я видел ее брошь, приколотую к иконе, и касался ее носом, когда прикладывался" (35).

Казалось, разнообразие способностей, проявленных Распутиным, предельно. Он проповедник благочестия и содержатель дома свиданий на Гороховой, 64; гипнотизер и дегустатор, знаток евангелических догм и врачеватель. До поры до времени одного только не хватало в этом комплексе: контакта с прессой.

И однажды старец этот пробел возместил. Совершилось в Петрограде диво преображения бродячего богомольца в литератора и общественного мыслителя.

Владея ограниченным умением скомпоновать из каракулей записку в 5-10 строк, он ухитрился в 1910 году издать в Петрограде серию собственных теологически-философских опусов на тему о смысле и сущности бытия (под общим заголовком "Благочестивые размышления"); а кроме того, он дал петербургской прессе ряд интервью, в которых с необыкновенной живостью начертал пути, какими, по его мнению, должны следовать в будущее и династия, и империя.

Кто были его соавторы - тайна сия невелика есть. Кем писались для него теологические труды, теми готовились для прессы и его программно-политические откровения. Одно из таких откровений явственно воспроизводит германофильские установки сановников типа Шванебаха Нейгардта.

В своем интервью Распутин заявляет, что "русские не могут обойтись без иностранцев". На стороне иностранцев - "машина", у русских только "душа". Пусть наседают "разные там немцы или турки" - беды нет:

"Что иностранцы прут к нам - это хорошо". Если же его, Распутина, спросят, что в этом, собственно, хорошего, он должен будет откровенно сказать, что будущее России, по его мнению, все равно безнадежно: "Все равно от них (русских. - М. К.) ничего не останется. Как-нибудь потом вспомнят, что были, а их уже не будет". Что же делать русским в предвидении такой перспективы, то есть грядущего прихода немецкой "машины", в результате которого от России "ничего не останется"? А ничего: сидеть "любовно и тихо, смотря в самих себя". Пока русские будут "сидеть любовно и тихо", он, Григорий Ефимович, поможет "мамаше", Шванебаху и Нейгардту как-нибудь столковаться с "прущей машиной" (36).

То же не раз говорил он при иных обстоятельствах и встречах. Его германофильство было "убежденным, активным и настойчивым" и пронизывалось "концепцией русского самоуничижения и самоуничтожения" (37). Своему секретарю он внушал: "На нее (кайзеровскую Германию) надо нам равняться, ей в рот и смотреть... Она - сила, купец ее - сила... Русский привык к немецким товарам. Немец умеет работать. Немец молодец" (38). Нелегко определить, какая доля его воззрений исходила из его собственного понимания вещей - эту способность сильно сковывала его некультурность (он не умел читать, не знал книг и документов, не разбирался в карте мира, о малых и иных средних государствах никогда не слышал). Во всяком случае, среди наблюдавших его были убежденные в том, что он, при всей изощренности своего хитрого ума, все же в главном лишь повторяет подсказываемое ему. Принципиальная основа представлений - чужая, форма практического истолкования - своя.

Вот мнения некоторых из тех, кто судил о нем не только понаслышке:

"Я решительно отказываюсь видеть в нем самодовлеющую личность. Он не был ею, и в своей политической роли он подчинялся, вследствие своего невежества, чьим-то директивам" (39).