Дмитрий Боровков - Тайна гибели Бориса и Глеба

Интересна точка зрения академика Г. Г. Литаврина, который в своих построениях как раз опирается на то, что «Иларион в своем „Слове“ называет Владимира „единодержцем… земли своей“, „Повесть временных лет“ именует Ярослава Мудрого самовластцем русской земли. Оба термина являются, несомненно, кальками греческих титулов „монократор“ и „автократор“, которые (особенно — второй) носил византийский император, не деливший власти с соправителями, и между которыми Константин Багрянородный не проводит различия.

Именно эти определения — отмечает исследователь, — послужили главным аргументом для высказываемого в историографии вывода, что Древняя Русь XI столетия являлась абсолютной монархией, а киевский князь был, подобно византийскому императору, самодержцем. Однако подлинно адекватный византийскому титулу смысл этот термин мог приобрести лишь в соединении с титулом „император“ („василевс“)».

Вследствие этого автор приходит к выводу, что «содержание понятия „самодержец“ в Византии и на Руси не было равноценным уже в теории. И хотя этот термин означает не только независимость, но и единовластие (именно в этом смысле его употребляют и Константин Багрянородный, и Иларион, и русский летописец), это единовластие василевса и киевского князя было различным также и на практике». С точки зрения Г. Г. Литаврина, правитель Киева «был не единственным среди всех прочих, как византийский император, — он был лишь первым среди равных, как монархи стран Западной Европы» {65} 65 Литаврин 2001. С. 473–474. .

Если учесть, что некоторые из историков говорят даже не столько о значении титула «каган» {66} 66 Древняя Русь в свете зарубежных источников. М. 1999. С. 288–292. , сколько о существовавшем в Поднепровье с IX в. «Русском каганате» — явно призванном заменить традиционные представления о «Русской земле» как древнейшем государственном образовании в Поднепровье {67} 67 Горский 2004. С. 55–59. , — то вопрос с частным применением этого титула переходит в проблему типологического определения киевской государственности как «имперской», возвращая к известным представлениям Карла Маркса об «империи Рюриковичей» {68} 68 Там же. С. 116–121. Перхавко 2005. С. 205–208. .

Подводя итог этим рассуждениям, можно сказать, что события 1014–1015 гг. доказали неэффективность политических экспериментов крестителя Руси. Как правило, современные исследователи согласны с тем, что «к концу правления св. Владимира Русь оказалась в состоянии кризиса. Недовольные его реформами и укреплением власти с перспективой передачи ее одному из братьев, сыновья начали воевать друг с другом и с отцом. Фактически каждый из них стремился к тому же, чего хотел добиться св. Владимир — единодержавию. В последние годы его жизни уже было ясно, что междоусобица после его смерти неизбежна, и он принимал меры, чтобы избежать ее. Они оказались недостаточны» (Н. И. Милютенко) {69} 69 Милютенко 2008. С. 379. . На первых порах Владимиру удалось «пресечь внутридинастическую оппозицию, связанную с внешнеполитической поддержкой польского князя Болеслава Храброго, приостановить династический кризис, скрыто существующий в наличии старшей княжеской ветви в лице Святополка Ярополчича и младшей ветви Владимира Святославича и его сыновей», но «в том же году произошло восстание против власти отца новгородского князя Ярослава» (М. Б. Свердлов) {70} 70 Свердлов 2003. С. 312. .

Поскольку основным источником для реконструкции борьбы за наследство Владимира является ПВЛ, где под 1015 г. помещена повесть «Об убиении Борисове» (в некоторых списках — «Об убиении Бориса и Глеба»), мы должны совершить экскурс в историографию Начального летописания, прежде чем вернемся к реконструкции событий.

Первые опыты по изучению летописания предпринимались еще в XVIII столетии В. Н. Татищевым и A. Л. Шлёцером, положившим начало попыткам реконструкции «первоначального» текста древнейшей (как тогда считалось) русской летописи — ПВЛ. Но, несмотря на то что летописи долгое время являлись первостепенным источником по истории Руси, изучение их продвигалось крайне медленно. В 1820 г. молодой археограф (впоследствии академик) П. М. Строев высказал мнение о том, что летописи представляют собой компиляцию «общих сборников» (сводов), наслаивавшихся друг на друга. Эта мысль предопределила дальнейшие пути их изучения. Подлинный интерес к истории русского летописания появился лишь в середине XIX в. Тогда, в частности, было выдвинуто предположение о зарождении летописной традиции в середине XI столетия (Н. И. Костомаров); предпринята попытка разложения летописных сводов на составные части (академик К. Д. Бестужев-Рюмин), которая, однако, не имела конструктивного подхода к летописи как к цельному памятнику.

Классическая парадигма древнерусского летописания была создана крупнейшим его исследователем, академиком А. А. Шахматовым, сформулировавшим в работах 1908–1916 гг. концепцию о четырех летописных сводах, которые предшествовали сохранившемуся тексту ПВЛ. На основании текстологических реконструкций исследователь выделил Древнейший Киевский свод 1037–1039 гг., Печерский свод 1073 г. (или свод Никона), Начальный свод 1093–1095 гг. (составление которого связывается с именем печерского игумена Иоанна) и так называемую первую редакцию ПВЛ, составленную печерским монахом Нестором в 1113 г., которому, по мнению Шахматова, принадлежало «Житие» основателя монастыря Феодосия и «Чтение о житии и погублении Бориса и Глеба».

Уже в начале XIII в. Нестору приписывалось составление рассказов о печерских затворниках (вошедших в «Киево-Печерский патерик» и в ПВЛ под 1074 г.), а также некоего «Летописца» (обычно отождествляемого с ПВЛ). Ипатьевский список (начало XV в.), упоминает, что летопись была составлена «черноризцем Феодосьего монастыря Печерского», а Хлебниковский список прямо приписывает составление ПВЛ Нестору. Труд Нестора, по мнению А. А. Шахматова, сохранился в двух редакциях. Вторая редакция дошла до нас в составе Лаврентьевской летописи 1377 г.; ее изложение было доведено до 1110 г. и оканчивалось припиской игумена Выдубицкого монастыря Сильвестра (Шахматов считал его сначала составителем ПВЛ, позднее редактором текста Нестора). Третья редакция (законченная, как полагал исследователь, в 1118 г.), легла в основу Ипатьевской летописи. Составление второй редакции ПВЛ связывалось с именем Владимира Мономаха, а третьей — с именем его сына Мстислава Великого {71} 71 Шахматов 2003. С. 528–554. . Как отметил А. А. Гиппиус, схема, предложенная А. А. Шахматовым, почти столетие сохраняет «значение главного ориентира в данной области, роль своего рода „классификатора“ научной традиции, по отношению к которому группируются, разбиваясь на русла и потоки, различные исследовательские подходы и гипотезы» {72} 72 Гиппиус 2007. С. 20. .