Максим Зарезин - Еретики и заговорщики. 1470–1505 гг.

Все пространные рассуждения о московской политической элите, пораженной еретическим влиянием, подобно акробатической пирамиде опираются на одну фигуру — Федора Курицына. Чтобы рассуждения выглядели убедительнее, а шаткая пирамида прочнее, надо эту фигуру наделить всемогуществом. Еще Е. Е. Голубинский, стараясь подкрепить версию Иосифа Волоцкого и придать реальность еретической угрозе, буквально в каждом абзаце подчеркивал поистине демоническую власть Курицына не только над государем, но и сменявшими друг друга митрополитами. Разумеется, мы не найдем ни малейшего подтверждения этому в источниках. Курицын был влиятельный чиновник и доверенное лицо великого князя во внешних сношениях — но все то же самое можно сказать о Юрие Траханиоте, лучшем друге Геннадия Гонзова и Иосифа Санина.

Еретики «находились на самых вершинах государственной и даже церковной иерархии», — пугает В. В. Кожинов. О чем это? Снова о Курицыне? О весьма сомнительном еретичестве Зосимы мы уже говорили, да и Зосима возглавлял церковь меньше четырех лет. Кто же еще из иерархов церкви был завербован? А может быть, кто-то из думских бояр? Воевод и наместников? Кто-то из обиженных государем князей? Кто???

Досужие разговоры о «захвате власти» способны произвести впечатление на современного «homo politicus». В реалиях XV века «захват власти» означал только одно — захват трона. Вся конспирологическая активность должна была вести к этой единственной цели. Но реальные угрозы власти Ивана III исходят только от удельных братьев и Софьи Палеолог. Предположим, по каким-то неведомым причинам коварные всемогущественные еретики то ли не оказались неспособны, то ли не торопились осуществлять свои зловещие планы и терпеливо дожидались кончины великого князя.

Допустим, что Иосифу Волоцкому не удалось добиться наказания еретиков и в сентябре 1505 года Иван III переселяется в мир иной. И что же? На престол вступает Василий III, на митрополичьей кафедре Симон в потакании вольнодумству не замеченный, в Кремле Боярская дума, где нет никаких признаков сочувствия еретическому движению. Что же имеем в «активе» — разрозненные ошметки былых кружков, представляющие ушибленную оккультизмом придворную мелкоту, доморощенных эзотериков и распустившихся попов — именно к этим категориям относятся осужденные собором 1504 года. И это авангард грозной силы, грозящей растоптать Святую Русь?!

Если, оторвавшись от грешной земли, дать полную волю воображению, направив его в бурное конспирологическое русло, можно предположить, что жидовствующие сделали ставку на Димитрия-внука, и даже представить, что сам наследник был конченым еретиком. Но если бы даже в 1505 году волею судеб Димитрий Иванович стал великим князем, он очутился бы в вакууме. Допустим, Федор Курицын на самом деле был «началник» всем вероотступникам, но он умер в почтенном возрасте до собора 1504 года — нам неизвестна сопоставимая фигура, способная руководить всей этой закулисой. Где мощная еретическая партия, пронизывающая сверху донизу государственную и церковную иерархию, где эти демоны разрушения, так долго ожидавшие своего звездного часа?

Не смущаясь подобными нестыковками, авторы-конспирологи прямо-таки соревнуются друг с другом в стремлении потрясти воображение читателя масштабами приготовлявшегося апокалипсиса. Профессор Московской духовной семинарии В. М. Кириллин начинает достаточно академично, сообщая, что «… ересь жидовствующих…возникла: во-первых, на исторически подготовленной критикой и ложноучительством почве; во-вторых, как отражение общеевропейского гуманистического движения; в-третьих, под воздействием еврейской религиозной и научно-философской мысли».

Но дальше автора охватывает нарастающее умственное возбуждение, в конце концов переходящее в состояние экстатического транса: «Будучи распространяемы тайно, эти умонастроения оказались тем более заразительны; будучи поддерживаемы в самых верхних сферах светской власти, они угрожали быть тем более губительными. Хуле и попранию подверглось самое главное — вера, нормы поведения, святыни христиан. Реальность религиозной революции обрела катастрофические формы, ведь ее победа должна была радикально изменить жизнь нации — и не только в церковном отношении, но также в политическом, экономическом, культурном, а главное — относительно домостроительства Божия о спасении человечества». Последнее предложение свидетельствует о полной потере автором ощущения реальности, которая действительно приобретает катастрофические формы.

Другие конспирологи, очевидно сознавая критическую недостаточность «улик», акцент делают на зловещих намеках и туманных предположениях. Так, кандидат богословия В. И. Петрушко в своем Курсе лекций по истории Русской Церкви делится с читателем терзающими его смутными сомнениями: «Складывается впечатление, что Схария действовал отнюдь не по собственному почину, а был послан какими-то иудейскими религиозными структурами. В Новгороде у Схарии был какой-то свой, мало известный нам план. Мы видим лишь верхушку этого тайного айсберга». Похоже, «Титаник» богословской мысли напоролся на ледяную глыбу схарианства и пошел ко дну беспросветного невежества.

Что стыдливо скрывают современные поклонники Иосифа Волоцкого за наукообразным блудословием, открыто предъявляет старообрядец Андрей Щеглов на сайтеДревлеправославной Кафолической Церкви (старопоморское-федосеевское согласие): «Чем вызвана критика иосифлянства?… — задается он вопросом и откровенно отвечает на него — …Все эти религиозные “кукловоды” боятся прямого христианского действия, когда для христиан смерть и убийство нечестивого, а также прочих социальных негодяев перестанет быть чем-то окончательно запрещенным и невозможным».

Вот чем так привлекает наших современников волоцкий игумен, вот почему они сделали его своим знаменем: преп. Иосиф позволял себе то, что наши новоявленные Раскольниковы, решившие для себя, что они «право имеют», не в состоянии себе позволить, но о чем страстно мечтают: жечь и вешать нечестивцев и прочих социальных негодяев. Кого считать негодяем, кого нечестивцем, кому кровушку пускать эти «истинно православные люди» вроде Андрея Щеглова, разумеется, решат без посторонней помощи. Но ясно, что в эту незавидную категорию попадут очень и очень многие.

Вот почему у этой публики так популярен Иван Грозный. Неспособность безнаказанно вершить насилие собственными руками по собственному усмотрению замещается поклонением тем фигурам, которые превратили террор в составную часть своей политики. При этом негативные оценки царствования Грозного квалифицируются как происки ненавистников России. Автор этих строк, позволивший себе критически отнестись к Ивану IV и его поместной реформе, заслужил следующую аттестацию со стороны «некоего» Е. Холмогорова: «До анекдотической степени эта тенденция доведена в “популярной” книге некоего М. Зарезина “Последние Рюриковичи и закат Московской Руси”… воспроизводя версию о поместном землевладении как о причине кризиса, автор далее снабжает читателя обильным “угощением” надерганным из все того же Флетчера: русский царь — “рабоцарь”, окружают его “холопы”».