Евгений Лазарев - Друиды Русского Севера

Как же определяют хронологию этих процессов, не зафиксированных письменными источниками? Дело в том, что еще в середине XX века американский лингвист Моррис Сводеш разработал метод «датировки с помощью языка» — глоттохронологию. Он установил, что основной словарный состав того или иного языка (отсюда «стословный список Сводеша») изменяется примерно с одинаковой скоростью: если два языка произошли от общего предка, то каждый из них через тысячу лет сохранит 81 % изначальной базисной лексики. А количество совпадений основного словаря в языках-потомках составит 66 %, и т. д. Значит, для родственных языков нетрудно рассчитать, пусть приблизительно, дату их разделения.

С определенными поправками метод М. Сводеша был признан мировой лингвистикой. Вот только «работает» этот метод вроде бы лишь до «глубины» 8–9 тыс. лет: потом слишком мало становится в разошедшихся языках общих слов, велика погрешность статистической ошибки… Однако компаративисты московской школы утверждают: метод Сводеша можно применять не только к наречиям ныне существующим либо известным по древним памятникам письменности, но и к реконструированным праязыкам. И если мы восстановили основной словарный состав, скажем, для праалтайского и прауральского, то можем рассчитать, когда разделились эти праязыки.

Значит, можно заглянуть и в доностратические глубины? Да, этим занимается современная макрокомпаравистика. Достигнутые результаты, еще нуждающиеся в уточнении, тем не менее очень помогают конкретизировать реалии арктической протоцивилизации. Но, конечно, наиболее отработана и продуктивна ностратическая база данных, ставший уже почти классическим словарь лексем, начало которому положено В. М. Иллич-Свитычем и А. Б. Долгопольским.

Первое впечатление от знакомства с ностратическим словарем — это обилие корней, созвучных современному русскому, знакомым со школы европейским языкам, а также некоторым языкам российских северян, в частности саамскому. То есть многие слова, которые мы, современные люди, нередко произносим всуе, представляют собой настоящие памятники, которые в несколько раз старше прославленных «семи чудес света»!

Вот лишь некоторые примеры, в немного упрощенной транслитерации (звездочка перед словом маркирует любые реконструированные словоформы; прописная буква означает не вполне точную реконструкцию: допустим, возможны и глухой, и звонкий варианты звука; буквой V сейчас принято обозначать гласный неизвестного качества, который при чтении для удобства можно произносить как неопределенное Э).

Ностратическое слово *burV соответствует русскому буря ; *Karд — русскому кора ; *KaSV — это кость ; *Kьрд — кипеть ; в ностратическом *KU/p/a, куча, нетрудно усмотреть генетическое родство с русским словом купа (груда, куча). *Lipa с ностратического переводится как липкий ; *lapa — плоский (сравните с русским лапа ); *lVga — лежать («г» в русском появляется в форме лягу ); *manga — сильный, крепкий ; в русском однокоренное слово — много ( многочисленный ); *nimi — имя (тут к ностратическому ближе не русская, а уральская форма этого слова — *nime); *padV — падать …

Этот впечатляющий словарик русско-ностратических изоглосс (общих слов) можно продолжить. Ведь из почти четырех сотен этимологий, отработанных В. М. Иллич-Свитычем и опубликованных в его трехтомном «Опыте сравнения ностратических языков», русские корни узнаются примерно в 20 % случаев (не считая других, более сложных соответствий, требующих специального исследования). Процент очень высокий! В целом он сохраняется и в гораздо более полной базе «Вавилонской Башни». Конечно, это не означает, что мы сейчас говорим на языке палеолитических предков, однако русский язык — действительно своеобразный «заповедник» древних языковых форм. Как, кстати, и саамский, в совокупности его диалектов, и ненецкий, и языки балтов, и, конечно, санскрит Древней Индии: у авторов эпохи романтизма были определенные основания считать его праязыком для многих известных им современных народов.

Очень важно, что в русском легко узнаются ностратические формы служебных слов, местоимений и т. п. Например, *Ko — кто ; *mi — я (в русском «м» появляется в косвенных падежах — меня, мне, мной и т. д.); о форме я , точнее азъ , мы еще поговорим. А ностратическая побудительная частица *-kа? И более десяти тысяч лет назад наши предки, желая сказать: «принеси-ка», «возьми-ка», добавляли к глагольной форме ту же частицу! Или уменьшительный суффикс имен *-kа: лапушка, детка в русском, — такой же суффикс добавляли и носители ностратического языка…

Интересно, что некоторые очень древние, палеолитические, словоформы дошли до нашего времени, так сказать, в «угнетенном состоянии» — в кругу слов, считающихся вульгарными или блатными. Скажем, ностратическое *kap’a— хватать — находит соответствие в русском слове хапать ; ностратическое *čV’mV — есть, питаться превратилось в шамать . Возможно, это отголоски каких-то давно забытых общественных конфликтов, когда более древние слова становились уделом простого народа, а те, кто определял официальное мировоззрение, лексику и т. п., по каким-то причинам отдавали предпочтение словам заимствованным, иноязычным (хотя, возможно, и не совсем чуждым, генетически родственным, но в тот исторический момент ставшим более «престижными»).

Некоторые слова северного праязыка дожили до наших дней в памятниках фольклора. Вряд ли можно сомневаться в том, что многие образы сказок — это полузабытые (и часто приниженные, упрощенные) отголоски древних религиозных верований. В число этих образов, возможно, входит и Кощей Бессмертный. Смысл самого слова кощей — и бытовой (тысячу лет назад русичи так называли смерда), и сказочный (комичный костлявый старик, который всегда оказывается побежденным) — это, возможно, и не смысл вовсе, а переосмысление (в частности, по созвучию со словом «кости»).

Дело в том, что корень слова кощей гораздо старше не только праславянского языка, но и его предка, языка древних индоевропейцев, еще не разделившихся на индийцев, иранцев, славян и т. д. Слово *KUćV («кущэ») в ностратическом языке означает нечто очень знакомое любому коренному жителю Российского Севера — плетеную корзину, прежде всего из бересты; берестяной туесок; сосуд из березовой коры. Это невероятно древнее слово хорошо сохранилось именно у тех народов, для которых все эти тысячелетия «берестяная культура» была живой и близкой: например, старославянское «кошь, кошница» — плетеная корзина, саамское kuəљљə, guoљљə — корзина из бересты.