Неизвестен Автор - Заступница - Адвокат С В Каллистратова

Можно ли утверждать:

а) что в этом заключении нет диагноза психического заболевания;

б) что паранояльное развитие личности не предусмотрено в современной классификации психических болезней как самостоятельное заболевание, а является одной из форм психопатии;

в) что психопатию ряд авторов (в том числе и проф. Банщиков) не относят к числу психических заболеваний, а считают патологией характера, развивающейся на протяжении всей жизни, и что психопатия лишь при определенных условиях может быть приравнена к психическим заболеваниям.

Если изложенные выше соображения могут быть высказаны юристом (без риска заслужить упрек в невежестве), то на какие авторитетные источники, кроме учебника "Психиатрия" Банщикова и Невзоровой, можно сослаться? Не устарела ли работа проф. Ганнушкина 1934 г. о психопатии?

2. Являются ли термины "паранояльный" и "параноидный" равнозначными (синонимами)? Удовлетворит самый краткий ответ вплоть до: "да" или "нет". Правомерно ли выражение "паранояльное" (бредовое) развитие личности, то есть: паранояльно-бредовое?

3. Равнозначны ли (с точки зрения психиатрии) выражения: "идеи реформаторства" и "бред реформаторства"?

4. Что такое "стеничность" - есть такой термин? Или это опечатка в акте амбулаторной экспертизы, где написано: "... обнаруживал всегда отдельные своеобразные черты характера, как высокую стеничность и настойчивость".

Софья Васильевна сочла необходимым досконально разобраться в психиатрической терминологии и казуистике. По-видимому, мне как-то удалось помочь ей в выборе твердой и последовательной защитительной позиции по этому сложному и противоречиво освещаемому разными психиатрами вопросу. Впрочем, сама эта противоречивость давала достаточно оснований для спора с экспертным заключением, и в каждом своем ответе на ее вопросы я старался максимально осветить эту спорность и противоречивость.

Хотя заключение было задумано как диагноз психического заболевания и сформулировано так, чтобы оно выглядело достаточно объективно, разнообразные высказывания специалистов по этому вопросу могли быть противопоставлены суждению экспертов. В общепринятых определениях психопатии обычно подчеркивалось, что это "не душевная болезнь", а "патологический характер", "аномальный склад личности" и даже еще мягче "характерологические особенности личности". Это означало, что, хотя психопатия и занимает свое место в классификации болезней, но на особых правах, примерно таких же, как неврозы, навязчивые состояния и другие так называемые пограничные расстройства - пограничные в том смысле, что они занимают промежуточное место между "нормой" и душевными заболеваниями. И Софья Васильевна очень точно уловила эту сторону дела. Действительно, считается, что лишь в особых случаях - при обострении состояния, так называемой декомпенсации, психопатия достигает степени настоящего душевного заболевания и может быть приравнена к нему. Примерно так освещен этот вопрос в стандартном вузовском учебнике психиатрии (Кербиков, Коркина, Наджаров, Снежневский), в Большой медицинской энциклопедии (где, как правило, приводятся нормативные, то есть обязательные для специалистов, сведения) и в других источниках. Книга Ганнушкина "Психопатии, их статика, динамика, систематика", хотя и устарела, но по-прежнему служит источником цитат по данному вопросу. Более поздней и отражающей, пожалуй, наиболее мягкую позицию является монография Ротштейна о психопатиях. Примерно таков был мой ответ на первый вопрос Софьи Васильевны.

Что касалось второго вопроса, то термины "паранояльный" и "параноидный" отнюдь не равнозначны, а вопрос о "паранояльном" (бредовом) развитии личности является в достаточной степени спорным. Обычно под паранояльными понимают сверхценные, а не бредовые идеи, что не одно и то же.

Аналогично и с третьим вопросом Софьи Васильевны. Когда психиатры говорят об "идеях реформаторства", они обычно подразумевают "сверхценные" идеи, то есть такие, которые занимают непропорционально важное место во внутреннем мире человека, вызывают у него эмоционально обостренное отношение. Без сверхценных идей нет ни подвига, ни самопожертвования, ни творческой одержимости.

И, наконец, четвертый вопрос - о "стеничности". Такой термин действительно существует, им обозначают активное, энергичное, волевое упорство в достижении цели. Противоположным ему является широко известный термин "астеничность".

Примерно так протекал наш тогдашний разговор. Позднее оказалось, что Софья Васильевна придавала нашему разговору очень большое значение. Она несколько раз вспоминала об этом в последний год своей жизни, когда свердловские документалисты снимали с ее участием фильм о генерале Григоренко. Она приглашала меня принять участие в съемках, но я отказался, так как не числил за собой никаких особенных заслуг и не считал свою роль сравнимой с подвигом тех людей - и Софьи Васильевны в их ряду, - которые сделали злоупотребления психиатрией в нашей стране достоянием гласности и жертвенно боролись против них. Что же касается меня, то я просто дружил с Софьей Васильевной, черпая в общении с ней импульсы твердой, надежной и активной доброты, щедро излучавшиеся ею.

В наших разговорах нередко возникала тема психиатрических злоупотреблений и репрессий - Софья Васильевна неутомимо поддерживала борьбу против них, несмотря на явную тогда ее малоперспективность. И нам всем, любившим Софью Васильевну и осиротевшим с ее уходом, остаются в утешение память о ней и сознание того, что она все же дожила до той поры, когда стали возвращаться из лагерей, ссылок и "психиатричек" ее друзья и единомышленники, ее подзащитные и подопечные.

С.Глузман

Свет, тепло и покой

От ежедневной жвачки безликих наших газет, славословий в адрес неосмысленных речей живого вождя меня тошнило всегда. Тошнило Системой. Но чашу физиологического терпения моего переполнило знание о том, что моя специальность используется для расправы с инакомыслящими. Интеллигенция тогда шепталась о случившемся с генералом Петром Григоренко.

И я вырвал из себя страх, ведь кто-то должен был ответить палачу Лунцу. Дважды Леонид Плющ по моей просьбе передавал московским диссидентам сообщение: "В Киеве есть молодой психиатр, желающий всерьез, профессионально исследовать случай генерала Григоренко с тем, чтобы квалифицированно доказать существование в СССР практики злоупотребления психиатрией в политических целях. Для этого исследования необходимы встречи с семьей Григоренко, его друзьями, необходимы его публицистические произведения из "самиздата"..."

Шесть или семь месяцев мы ожидали ответа! Диссидентская Москва (как, впрочем, и семья генерала) на мой призыв не реагировала. И лишь после второй просьбы Плюща в Киев приехал сын Петра Григорьевича Андрей. Он привез для меня оружие невероятной силы: точную копию всех медицинских документов из следственного (КГБ) дела генерала Григоренко. Копию, исполненную рукой неизвестного мне тогда московского адвоката Софьи Васильевны Каллистратовой.