Юрий Алексеев - Закат боярской республики в Новгороде

Ни торжественные встречи, ни «поминки» не могли повлиять на основную цель «похода миром». Велики" князь приехал чинить суд и управу, наводить порядки в своей «отчине». Посадники и бояре, встречавшие его на станах с обильными подношениями, сам архиепископ были в его глазах не гостеприимными хозяевами, а подданными. Сказочно богатыми, очень сильными, самостоятельными, своенравными, гордыми своей силой, своей славой, своей стариной. Еще недавно они отдавались под власть короля, вели новгородские полки против великого князя. Изменились ли их взгляды, их настроения и мечты, их затаенные желания за четыре года, после Шелони и Коростыни? Изменилось ли их поведение а Новгороде, на вече, в Новгородской земле? Хорошо известно, что они ведут себя по-прежнему. Самоуправствуют, насильничают. Держат себя независимыми господами. Чего же стоят их смирение, их «поминки»?

Минуя Новгород, великий князь въехал, во вторник, 21 ноября, на Городище, в свою резиденцию, в которой не был еще ни разу. Началось Городищенское стояние.

И сразу же начались конфликты. Владыка Феофил послал к великокняжескому дворецкому своих людей, Никиту Савина и Тимофея, «кормы отдавати» — вероятно, платить деньги, следующие с земель великого князя. Иван Васильевич увидел в этом оскорбление своего достоинства. «Те к тому делу не пригожи». «Озлобился» на владыку, «да и корму не велел взяти».

Средневековье любило этикет. ' Все должно было делаться так, как заведено, по чину. Боярин должен общаться с боярином, слуга — со слугой, холоп — с холопом. Нарушение чина — умаление достоинства, неуважение, оскорбление. В сношениях с иностранными государствами— повод к войне. В случае со своими подданными— основание для опалы. Гнев великого князя на неловкого архиепископа — не каприз честолюбца. Государь всея Руси требовал строгого, точного, неукоснительного соблюдения этикета и субординации. Только так можно было внушить «вольным мужам» новгородским, что они — подданные, только так поставить их на надлежащее место.

И владыка наконец понял. Он «добил челом» боярам великого князя (не самому ему!), а с кормами послал своего наместника, первое лицо после себя в управлении Софийским домом. А прежние его посланцы — «с ним же в поддатнях», не больше. И великий князь «пожаловал» — «нелюбие отложил» и кормы «велел имати». Но когда сам владыка явился бить челом, звать «хлеба ясти к себе», великий князь все-таки его «того дни не пожаловал»: пусть знает новгородский архиепископ, с кем имеет дело.

На следующий день на Городище был пир. И владыка, и князь Василий Шуйский, и степенный посадник Василий Онаньин, и «старые посадники многи», и тысяцкие, и бояре «ели и пили» у великого князя.

Может показаться — полное единодушие, гостеприимство, хлебосольство. Государь пирует в кругу своих верных подданных, которые наконец-то признали его власть. Но так может показаться только поверхностному наблюдателю.

«Того же дни многые новугородцкыи жалобникы... приидоша бити челом великому князю». Это были и житьи люди, и монастырские, и рушане (жители Русы, новгородского «пригорода» за Ильменем). Были и «прочие», живущие «в приделех ближних Новагорода». Не пировать пришли они на Городище, а просить о самых своих насущных нуждах. Одни пришли «приставов просить, да быша от вой его не разграблены». Ведь великий князь приехал творить суд и управу «со многою силою», и эта «сила» стояла теперь вокруг Новгорода по монастырям и селам. А средневековые «вой» не отличались особой щепетильностью в отношении к гражданскому населению и его имуществу. Другие пришли «е жалобою на свою же братью, на новугородцев, кийждо о своем управлении».

Дождь подарков от посадников и бояр. Поток жалоб от «молодших». Богатые поминки означают попытку боярства задобрить великого князя, найти пути примирения, соглашения с ним. Такого соглашения, которое сохранило бы за боярством его власть и силу, его привилегии. Жалобы «молодших» означают фактическое признание великого князя верховным арбитром в спорах между новгородцами. Признание главы Русского государства носителем справедливости, способным защитить бедных и слабых от произвола богатых и сильных. Воплощением идеала феодального монарха — грозным, мудрым и справедливым судьей.

Это было именно то, к чему стремился Ива& Васильевич. Именно то, чего требовало время — время перехода от феодальной анархии к феодальному порядку, от феодальной раздробленности к феодальному единству. Всюду в Европе конца XV века королевская власть обуздывала буйных, непокорных вассалов, опираясь на мелкое дворянство, на крестьян, на горожан, на все прогрессивные силы феодального общества, на всех, кто был заинтересован в мирной жизни, в прекращении феодальных распрей, феодального произвола. Всюду королевская власть наводила свой порядок, устанавливала свой суд, свои законы. Кончалось время независимых или полунезависимых герцогов и графов с их собственными войсками, собственным судом, собственными законами и порядками. Наступало время централизованных государств и в Англии, и во Франции, и в России. А Новгородская земля и после Шелонской битвы оставалась оплотом феодальной старины. «Много зла бе в земли той, межи себе убийства, и грабежи, и домом разо-рениа от них напрасно»,— писал московский летописец и подтверждал псковский.

Четверг, 23 ноября. Великий князь Иван Васильевич впервые въезжает в свою «отчину»,'Великий Новгород. Он заранее продумал ритуал въезда. Архиепископ и весь освященный собор, архимандриты и игумены, священники и иноки встречали его торжественно, но отнюдь «не превозносяся» — именно так «повеле им сам князь великый». Церемония встречи подчеркивает основной факт — великий князь приехал не как гость, не как почетный посетитель, а как властелин и судья.

Оставим на совести летописца утверждение, что «весь Великый Новгород с великою любовью сретоша» своего «господина». «Великой любви» было ожидать столь же трудно, как и полного единодушия. Страх, тревога, опасения у одних, у других — надежда на справедливость, на милость, на нелицеприятный суд — с такими чувствами могли смотреть толпы новгородцев, как владыка Феофил осеняет великого князя крестом и вводит в древний Софийский собор.

Внешне все было по старым обычаям. Как когда-то его отец, великий князь отстоял в святой Софии литургию, а после отправился на обед к архиепископу и ел у пего и пил «весело», архиепископ же «многими дары одари великого князя». После веселья великий князь поехал к себе на Городище, а владыка Феофил — вслед за ним, «с великою честью и с вином». И с подарками — с «поставами» (кусками) дорогого фландрского сукна, с сотней золотых монет — кораблеников (на Руси в ходу была только мелкая серебряная монета), с «зубом рыбьим» (моржовый клык, продукт морских промыслов), с бочками «проводного» (на проводы) вина. Нет, не скупился архиепископ. Щедрые дары, отражавшие весь хозяйственный быт Великого Новгорода, его заморские торговые связи, богатство его казны должны были расположить великого князя к новгородским боярам, к почетному главе их республики —владыке Софийского дома.