Максим Зарезин - Последние Рюриковичи и закат Московской Руси

Юрий Федорович был младшим из пяти сыновей удельного князя борятинского Федора Федоровича Висковатого, который тоже, в свою очередь, был пятым младшим сыном в семье. Он не мог претендовать ни на богатое наследство, ни на карьеру в Думе или при дворе. Но если мы обратимся к жизненному пути князя Ивана Дмитриевича Вельского, виднейшего боярина, потомка Гедимина, то увидим, что разница между ним и Борятинским заключается лишь в занимаемых должностях. Например, в поход на Полоцк в декабре 1563 года Вельский ходил под началом Владимира Старицкого с большим полком, а Боря-тинский с «царевичем Кайдулаю» в полку левой руки. Основное содержание жизни двух людей, столь далеко отстоящих друг от друга в иерархической лестнице, одинаково — это ратная и посольская служба, участие в боевых действиях против Ливонии, Литвы, Крыма.

Судя по тому, что Юрий Борятинский в походе 1567 года направлялся вместе с земским войском под командованием Ивана Мстиславского в Великие Луки, князь относился к земщине. Мы не можем знать, как Борятинский относился к опричнине. Но если даже он всей душой и всем разумом протестовал против беззаконий Ивана, задумаемся, — мог ли человек с усвоенными с детства сословными представлениями и соответствующей биографией участвовать в мятеже против государя.

Выступление земцев на соборе 1566 года показало, что опричнина встречает сопротивление. Но оно также показало, что легальные формы борьбы не приносят результата. Джером Горсей писал о том, что «зверства породили такую общую ненависть, уныние и столько бедстий во всем государстве, что многие многие, искали средств уничтожить тирана»[951]. Но готовы ли недовольные на вооруженный мятеж против законного государя, да еще в условиях войны. На каком основании отстранить от власти венчанного на царство Ивана? Кто способен возглавить такое выступление? Русский человек середины XVI века не находил ответы на эти вопросы. По этой причине, а не только из-за опричного террора, оппозиция Грозному так и не вылилась в организованное движение.

«У земских лопнуло терпенье!» — так объясняет Генрих Штаден заговор в пользу Старицкого[952]. Заметим, что эти отзывы иностранцев резко контрастируют с рассуждениями Герберштейна о рабской покорности русских своему правителю. Однако Штаден скорее всего отталкивается от официальной версии. Прежде всего, сам князь Владимир Андреевич был неспособен стать знаменем оппозиции и скорее всего боялся прогневить своего царственного родича. Недовольству земщины не суждено было воплотиться в конкретные действия. Традиция служила земцам опорой и защитой, она же связывала их помыслы и делала беззащитными перед Иваном Грозным, который играл по собственным, придуманным им, правилам.

Следствие по делу Ивана Федорова набирало обороты. «И присташа ту лихия люди ненавистники добру: сташа вадити великому князю на всех людей, и иные, по грехам словесы своими, погибоша, стали уклонятися князю Володимеру Андреевичу; и потом большая беда зачалася», — сообщает летописец[953]. Выходит, что грех земцев состоял в словах, а не делах, но о крамольных разговорах донесли Ивану, который с энтузиазмом ухватился за наветы ласкателей, чтобы расправиться-таки с ненавистной земщиной. Сам царь, очевидно, слабо верил в реальность «заговора», во всяком случае «глава заговорщиков» боярин Федоров был убит лишь спустя год после его раскрытия. Возможно, сдерживало царя и расположение к Ивану Федорову простых москвичей.

На Ивана, как видно, еще действуют некоторые нравственные ограничения, от пут которых, впрочем, он спешит освободиться. В первую очередь, ему мешает авторитет церкви и ее предстоятеля Филиппа. К митрополиту, как и в июле 1566 года, «неции от первых вельмож и народ» обратились с просьбой о заступничестве. Очевидно, случилось это поздней осенью 1567 года, когда Грозный, внезапно вернувшись в Москву из похода, велел казнить приказных людей, бывших делегатов достопамятного Земского собора. Под впечатлением новых расправ глава церкви возобновил спор с царем, пока в приватных беседах. Составитель «Жития Святителя Филиппа» не мог, конечно, знать об их содержании, но вряд ли он сильно ошибается относительно характера обличений митрополита.

Из «Жития…» можно понять, что Филипп, как и другие его современники, ясно понимал, что учреждение является формой государственного переворота — мятежа. «Слышно ли когда-либо, чтобы благочестивые цари сами возмущали свою державу?» —задает он вопрос Грозному. Митрополит сознавал, что корень беззаконий последнего времени кроется в нравственном повреждении Грозного, в его мании «богоуподобления». Филипп напомнил царю, что скипетр земной есть только подобие небесного. «Если и высок ты саном, но естеством телесным подобен всякому человеку, ибо, хотя и почтен образом Божиим, но и персти причастен». «Соблюдай данный тебе от Бога закон, управляй в мире и законно», — наставляет Ивана митрополит в духе идей Максима Грека, которые переплетаются с образами Иосифа Волоцкого. «…Не разделяй свою державу, ибо ты поставлен от Бога судить по правде людей Божиих, а не образ мучителявосприять на себя…»[954]

Увещевания митрополита только возбуждали негодование Грозного. Он отправил в Соловецкий монастырь комиссию под руководством князя Василия Темкина, которая должна была изыскать сведения, компрометирующие деятельность Филиппа в бытность его игуменом. О нравственном облике этого члена опричной думы Темкина можно судить по следующему факту: задолжав деньги дьяку Парфеньеву, он отказался выплатить долг и убил его сына. Известно, что комиссия прибыла в монастырь весной 1568 года, следовательно, она выехала из Москвы до конца марта, так как не могла отправиться в столь долгий путь в весеннюю распутицу. Значит, 22 марта, когда состоялось известное столкновение государя и митрополита, Филипп уже наверняка знал о том, что Иван дал указание собрать на него «компромат». Возможно, таким образом, Грозный хотел предупредить дальнейшие нападки митрополита на опричнину и попытку заступиться за жертв опричного террора.

Не менее вероятно, что реакция главы церкви на отправку комиссии была прямо противоположной: Филипп решив, что терять ему более нечего, пошел на открытое столкновение с царем. Когда в воскресный день Грозный вместе со своими приближенными явился в Успенский собор в черных ризах и высоких «халдейских» шапках, митрополит отказался благословить государя и принялся обличать его злодеяния: «Доколе ты хочешь лить неповинную кровь твоих верных людей и христиан? Доколе неправда будет царить в русском царстве?…»[955]

Сразу за столкновением в Успенском соборе террор обрушился на людей из окружения Федорова и на приближенных митрополита. Теперь уже обе стороны, участвующие в конфликте, не могли остановиться. Филипп спустя несколько дней выступает с новыми публичными обличениями жестокости Ивана, а тот запускает на полную мощь машину террора. Теперь погибают не только знатные люди и их семьи, но и слуги опальных, жители их вотчин и поместий. Грозный объезжал с толпой опричников владения Федорова, уничтожал дворы, запасы зерна, сжигал церкви. Отряды опричников рыскали по городам и весям, имея списки бояр, дьяков, купцов, над которыми надлежало учинить расправу.