Лев Сонин - Тайны седого Урала

Летом 1581 года на строгановские владения было совершено два очень грозных нападения пелымских князей — сначала Бегбелия, а потом Кихека. Как сообщает летопись, оба эти набега были отражены ратниками, собранными Максимом и Григорием Строгановыми. Причем второе нападение случилось день в день, когда Строгановы отпустили Ермака в Сибирь и он только-только погрузился в свои струги. Так никто за ним в погоню, чтоб помог, не послал, а сила тогда на Строгановых навалилась великая. Еле-еле отбились.

А другие факты…

К примеру, такой. Дали Ермаку проводников, которые уже через 9 дней заблудились…

В общем, довольно основательные сомнения есть в точности Строгановской летописи. Как заявил один критик ее, многое в ней было переработано «для прославления этой семьи».

Третья точка зрения основывается на осмыслении обеих летописей и некоторых других исторических документов.

Так, Кунгурский летописец в седьвдрм разделе утверждает, что «…а в поход Ермак, на струги дружине своей у Максима взимая с пристрастием, а не вовсе в честь или взаймы, но убити хотеша и жита его разграбить и дом его и при нем живущих разорити в конец, и приступи к Максиму гызом. Максим же увещеваше их Богом и государем, что числом их запасов дати, и о том прося у них кабалы: егда возвратитеся, на ком те припасы по цене взяты и кто отдаст точно или с лихвою? Из них же войска паче всего Иван Кольцов с есаулы крикнуша: „О мужик! не знаешь ли, ты и теперь мертв, возмем тя и расстреляем по клоку…“»

Что-то не похож этот разговор на соглашение полюбовное. Да и историк П. С. Икосов (он же был главноуправляющим имений у Строгановых и, следовательно, был знаком с их закрытыми архивами) утверждает, что нападения на строгановские земли пелымцев были спровоцированы бесчинством в тех местах Ермаковых казаков. Может, и поход-то Ермаков был начат в предзимье, 1 сентября, чтоб спровадить их поскорее. Ведь, чтобы воевать в Сибири, зима плохо годилась для конных казаков и была не совсем удобна для плавания на стругах. Уж Строгановым-то было доподлинно известно, что «в Сибирь зимним путем на конях пройти не мочно».

Так что вполне может быть и так, что сговор Строгановых с казаками был вынужденным для уральских владык и довольно немирным.

Четвертая точка зрения не так распространена. У нее очень немного сторонников. Но и она базируется на документальной основе. В 1867 году появилась на русском языке изданная переписка военачальников и Канцелярии Стефана Батория. И вот там отыскался рапорт, в котором некий пан Стравинский доносит своему королю, что под Могилевом, где польским войскам противостояли московские рати, среди военачальников русских находится «Ермак Тимофеевич, атаман казацкий».

Правда, сторонники всех предыдущих точек зрения на это сообщение накинулись дружненько. Сначала придирались к тому, что атаман не так назван, потом говорили, что донесение датировано 27 июня 1581 года, а по Строгановским летописям, 1 сентября Ермак уже отплыл от Строгановых, немыслимо, мол, перебраться в столь короткий срок на такие дали. Ну и, главное, такое понимание жизненной стези Ермака ни в какую не согласуется с летописями.

Хотя в народной фольклорной традиции хранится и такая информация: воевал, мол, Ермак Тимофеевич за царя-батюшку и когда тот Казань брал, и когда Астрахань осаживал. Да и надо было вельможам Ивана Грозного начать наконец реагировать и на мольбы о защите Строгановых, и на просьбы о помощи чердынского воеводы. Потому что Кучумовы орды стали тревожить уже всю восточную границу Московского государства…

В общем, вопрос требует дальнейшего изучения.

Так же, как и такой, правда, довольно мелкий — а как все же звать Ермака Тимофеевича?

Видимо, поначалу ничего в том имени необычного не было. Мало ли кого как зовут. Тем более, что, когда копнулись в строгановских архивах, там Ермаков оказалось всяких разных не один. Так, у младшего сына Аникия Строганова, Семена, в дворне было даже два Ермака по переписи 1583 года — Ермак Морок и Ермак-езовщик (рыбак). Но поскольку в святцах православных вроде такого имени не было, стали вспоминать, что так называют еще и котел, в котором артели еду готовят. Стало быть, до атаманства Ермак был кашеваром. Потом выяснилось, что так на Волге называют мельничный жернов. Он тогда, выходит, из мельников в разбойники подался?..

И тут обнаруживается, что подвиги Ермака в Сибири были занесены еще в одну летопись, составленную в 1760 году тобольским ямщиком Иваном Леонтьевичем Черепановым.

Черепановская летопись сразу стала сенсацией, потому что в ней впервые отыскалась — что бы вы думали? — родословная Ермака. В ней подробно расписывалось, как его дед подрабатывал извозом у муромских разбойников, за то был изловлен и посажен в тюрьму. Потом сбежал с женой и двумя детьми, которые после смерти отца нашли себе приют в строгановских вотчинах. Оказалось, что Ермак — это Василий Тимофеевич Оленин. И у него еще есть куча родных и двоюродных братьев.

Вообще, вещь достаточно невероятная. Казак — разбойник, человек, живущий фактически вне закона, вдруг во всеуслышанье объявляет о своих родственниках, ставя их тем под несомненный удар. Н. М. Карамзин эти «новости» назвал «сказкой», а историк Л. H. Майков вообще категорически заявил в 1876 году: «…летопись И. Л. Черепанова не заслуживает того, чтобы она была напечатана…»

Но неожиданно появились свидетельства, что Черепановская летопись — просто добросовестная компиляция многих источников. И один из них — «Сказание Сибирской земли» — отыскал известный уральский краевед, Александр Алексеевич Дмитриев. В этом «Сказании» сведения о Ермаке практически полностью совпадали с черепановскими.

Конечно, и на А. А. Дмитриева тоже сразу накинулись критики. Они обвинили опубликованный им текст в том, что он «…представляет неумную и подчас нелепую подделку под славянский (язык. — Л.С. )…» и что он вообще не имеет имени составителя. Однако у Дмитриева нашлись и защитники, в конце концов доказавшие, что такие же биографические данные о Ермаке впервые записаны не так уж и далеко от 1633 года.

С одной стороны, это сразу укрепило позиции Черепановской летописи. Но, с другой стороны, стали раздаваться и голоса — не слишком ли много разноречивых сведений появилось в одно и то же якобы время и в одном и том же месте. Ведь Дмитриев нашел свое «Сказание» не где-нибудь, а в Соликамском уезде.

В общем, и с вопросом имени сибирского героя тоже немалые сложности.

Кстати, хотя заслуги этого человека перед Московским государством были признаны практически сразу же — как же, сам Иван Васильевич Грозный ему шубу со своего плеча пожаловал, — то вот возведение его в ранг национального героя имело своих оппонентов.