Мирослав Иванов - Покушение на Гейдриха

Почему Габчик с Кубишем передали Бартошу эту информацию? Может быть, чтобы при случае уберечь тех, кто им помогал в районе Негвизд? (Это был лесничий А. Седлачек, огородник А. Шмейкал, мельник Б. Бауманн из Горушан, врач С. Грубый, семья Кодловых из района Высочан и другие…)

28 марта забрасываются группы «Аут дистанс» и «Цинк», также имевшие задание связаться с Бартошем. В газете «Народни политика» шифрованные сообщения печатались под видом объявлений. Прочтя их, участники групп шли на установленную явку. Это делалось на случай, если при приземлении группа разъединялась и парашютистам приходилось действовать в одиночку. В «Народни политика» того периода можно найти немало подобных объявлений. Например, в рубрике «Книги и музыкальные инструменты» в первых числах мая 1942 года публиковалось следующее объявление: «Куплю словарь чешского языка. Предложения по адресу: Ян Войтишек. Лазне-Белоград, 354».

Войтишек был напрямую связан с Бартошем.

В середине мая 1942 года «Народни политика» дала такое объявление: «Куплю словари чешско-немецкий и немецко-чешский в двух отдельных томах. Ярослав Лукеш, Бернартице, 39».

Протоколы гестапо сообщают, что в Бернартице близ Табора у парашютистов было девять явок, в Лазне-Белограде — одна. Бернартице ожидала судьба Лидице… Ян Войтишек и Ярослав Лукеш впоследствии были схвачены и казнены. Судьбу Лукеша разделили еще 22 жителя Бернартице. Вместе с Яном Войтишеком были расстреляны вся его семья (шесть человек) и рабочий его типографии. В живых осталась только шестимесячная дочь…

Публиковались и другие объявления, с помощью которых парашютисты пытались установить связь друг с другом. Например, во второй декаде мая в газете «Народни политика» в рубрике «Потери и находки» появилось сообщение: «Старинный перстень с монограммой И. Ш. утерян в «Черном пивоваре» 30.IV.42. Ждем ответа, девиз — «Семейный».

Объявление в газету дал Шварц-Зелинка, участник группы «Тин», который искал своего напарника Людвика Цупала. Шварц не знал, что Цупал был ранен гестаповцами и, чтобы не попасть в их руки живым, принял яд.

Из группы «Цинк» добрался в Пардубице к Бартошу один только Микш. Герик сдался гестапо. Пехал, загнанный, раненый, но не сломленный, бился до конца.

Из группы «Аут дистанс» путь к штаб-квартире Бартоша в Пардубице нашли Опалка и Чурда, и радиостанция «Либуша» уже 14 апреля сообщила в Лондон, что группа Краля — Опалки установила связь с Бартошем.

В ночь на 28 апреля 1942 г. на территорию протектората были сброшены еще две группы — «Биоскоп» и «Бивуак». Среди них были ротмистр Коуба, курсант ефрейтор Бублик и сержант Грубый.

В общей сложности в марте и апреле 1942 года в протекторат были заброшены 17 парашютистов, среди них были честные люди и предатели, герои и карьеристы. Позади у них остались изнурительные тренировки, томительные минуты перед прыжком.

С момента приземления судьбы их разъединяются. Заплетал кончил жизнь в бараке Маутхаузена как ненадежный осведомитель, Герик с циничным постоянством ежемесячно получал свое иудино вознаграждение. Микш погиб неподалеку от Кршивоклата. Коуба в Кутна-Горе принял яд.

Имена Кубиша, Габчика, Вальчика, Опалки, Шварца, Бублика и Грубого навсегда войдут в историю. Это были настоящие герои. Не будет забыт и Карел Чурда: ни люди, ни история не прощают предательства.

Поручик Адольф Опалка ушел из дому 26 июня 1939 г. после телефонного разговора с приятелем. Сказал, что едет на экскурсию в Бескиды. Только я да тетя Адольфа знали, что он и его товарищ уходят в Польшу в чехословацкую армию, которая там создавалась. Ненадолго до этого он сжег все мои письма, то же самое по его просьбе с его письмами сделала и я. Утром перед отъездом я сфотографировала его в последний раз. На снимке он выглядел грустно; грустным было и наше расставание. Мы ведь не знали, что его ждет впереди.

Через границу они перешли удачно. Об этом я узнана из письма — оно пришло через две недели. На нем стоял штамп Остравы. В том же году через Пепика Пожара из Югославии мне сообщили, что Адольф во Франции. В 1940 году я узнала, что он направляется в «свадебное путешествие в Африку». Это означало: Адольф вступил в иностранный легион.

Позднее это сообщение подтвердилось. Жаль, что из-за соображений конспирации все его весточки мне вручались переписанными незнакомой рукой. После известий из Африки уже не приходило ничего. Когда шла война во Франции, мы с тетей уже потеряли надежду, что он еще жив. Однако мы не переставали думать о нем и терпеливо ждали…

Ночью в субботу, 28 марта 1942 г., накануне вербного воскресенья, он вдруг появился дома в Ржешице. Его сбросили с самолета где-то в районе Окршишки. Он сжег парашют и явился домой. Шел он с трудом, потому что при приземлении подвернул правую ногу, — может быть, даже треснула кость. Он шел сначала в направлении к Моравске-Будеёвицам, а потом — к Гротовице. Ему очень хотелось с кем-нибудь заговорить, почувствовать, что он на родине, но он не посмел. Один раз не выдержал, спросил о чем-то маленькую девочку, спешившую в школу. Шел днем и ночью, сдвинув кепку на глаза, подняв воротник. Проходя через деревни, покашливал, прижимал ко рту платок, чтобы его случайно не узнали. В Гротовице оказался под вечер. Хотел остановиться в Далешице, где я раньше училась, но не решился. Задами, вдоль реки и через сад, пробрался он к дому тети. Осторожно постучал в окно кухни, посветил фонариком, не знал, кто отзовется. Дети легли спать, стук напугал их. Тетя, набравшись смелости, вышла в сени спросить, кто там. По голосу она его не узнала, и только когда Адольф сказал, что у него на руке перстенек кассира Кофрони, — поверила. Дети перешли спать в горницу, Адольф очень устал и промок. Он хотел отдохнуть. С детей взяли обещание, что они не скажут никому ни слова о его возвращении, и пока Адольф был дома, дети ночевали у родственников.

Обычно Адольф лежал в горнице или сидел в кухне на низкой табуреточке, чтобы его не было видно из окна. Нога все болела. По вечерам он надевал женское платье и выходил во двор или в сад. Я встретилась с ним только в страстной четверг, когда зашла к тете, и спросила, зачем у нее занавешено даже то окно, которое выходит во двор. Она объяснила, что мылась, вот и занавесила. Но я почувствовала: тут что-то не так. Вдруг открылась дверь, и в горницу вошел Адольф.

От неожиданности я присела на лавку. Он выглядел хорошо, совсем как раньше. Та же прическа, побрит, стал стройнее, мужественнее и очень серьезный. Раньше-то он любил шутить. Мы не знали, с чего начать разговор. Он расспрашивал о знакомых со всей округи, поражаясь, сколько людей арестовали, сколько погибло. Адольф рассказывал, что в Польше ему пришлось совсем худо. Он продал даже часы, чтобы купить еду. Потом во Франции вступил в иностранный легион и отбыл в Африку.