Мирослав Иванов - Покушение на Гейдриха

«Среди лиц, взятых под стражу, находятся: один активист движения Сопротивления, находящийся на нелегальном положении с октября 1941 года и разыскиваемый нами, двое подозреваемых в подпольной деятельности, 4 еврея и 3 чешки — по подозрению в осквернении расы, 4 человека — за накопление сверхнормативных запасов продовольствия, одна женщина — за недозволенное хранение боеприпасов, один еврей, покинувший свое местожительство, один еврей — за хранение сочинений врагов Германии и двое чешских рабочих, дезертировавших с работ в рейхе».

Это — отрывок из рапорта, который содержит невольное признание провала всей облавы. Только арест Яна Зики, ведущего работника второго подпольного ЦК КПЧ (он и был тем «активистом» движения Сопротивления), означал для фашистов успех. (В связи с этим достойна внимания радиограмма Бартоша в Лондон от 14 мая 1942 г.: «Интенсивная, почти открытая деятельность коммунистов успешно убеждает массы людей в том, что они являются единственной действенной силой общества, которая не боится ни жертв, ни труда. Она импонирует людям и вызывает их симпатии. ЦРСР занимает пассивную позицию в этом вопросе…»)

Зика не был связан с Кубишем и Габчиком, и снова полиция оказалась в тупике.

Только подлость помогла напасть на верный след.

— А здесь что у вас? — крикнул, обращаясь ко мне по-немецки, один из эсэсовцев и ударил ногой в дверь.

— Жилая комната. Стол, стул, тахта…

На тахте лежали подушки. Эсэсовец молчал, обшаривая глазами комнату. А я про себя твердила: «Он не должен заметить эту щель, он не должен заметить эту щель…» Аленка плакала. Щель вела в чуланчик, где спрятался Опалка.

— Вы где спите? — орал он на меня.

Я показала.

— А где спит ребенок?

Я едва держалась на ногах и указала рукой на вторую комнату. Он посмотрел на Аленку. Перед этим я шепнула ей, что надо говорить, но разве можно быть уверенным в ребенке… Поколебавшись, он прошел в соседнюю комнату.

Это была ужасная ночь.

Я уже раз пережила такое. Моего мужа казнили и 1941 году, я осталась одна с маленькой дочкой. Я ненавидела их, они исковеркали всю нашу жизнь, разбили, уничтожили семью… И поэтому я ни минуты не раздумывала, когда друзья обратились ко мне с просьбой укрыть человека.

Его, говорили, ищут немцы.

О своей жизни я не думала. Если погибну, знала: о дочке позаботятся родственники. И с нетерпением ждала дня, когда он придет.

Я не знала, как его зовут, что он тут делает, откуда приехал — с Востока или с Запада. Его надо было спрятать, у него была тут важная работа — вот что все решало.

Мы жили в Дейвице на Вельварской улице. Сойдя с трамвая у здания новой гимназии, надо было пройти налево по тропинке вверх между деревьями небольшой рощицы. От нас была видна эта дорожка среди берез.

Раздался звонок. Моя приятельница Божена, у которой он жил почти двадцать дней, привела его к нам и, попрощавшись, поспешила домой. А он остался на кухне. Высокий, стройный, с интеллигентным лицом.

— Меня зовут Адольф, — произнес он с приятной улыбкой.

Я показала ему, где он будет спать, куда сложить вещи (их было немного), и мы договорились обо всем. У меня было три комнаты, из одной дверь вела в маленький чуланчик, где человек мог едва уместиться. Я там держала ненужные вещи, и вот он пригодился. Дверца чулана была за диваном, и верхний край ее был выше спинки дивана сантиметров на десять. Я положила туда желто-синюю подушку с пестрым узором и закрыла щель. Адольфа я поместила в этой комнате, чтобы в случае опасности он мог быстро укрыться в тайнике.

На вилле, где мы жили, был привратник, но я ему ни о чем не говорила. Поэтому мне надо было точно знать время возвращения Адольфа, я сама спускалась вниз и открывала ему входную дверь. Иногда он целыми днями сидел дома, читал, а после обеда помогал мне вытирать посуду. Уходя, он всегда успокаивал меня, что все будет в порядке. Он был неразговорчивый, но добрый человек. Это было видно с первого взгляда. О своих делах никогда ничего не говорил, да я и не спрашивала. Я знала, что он борется против фашизма, и этого мне было достаточно.

27 мая он ушел очень рано. Придирчиво осмотрел костюм, содержимое карманов. Не забыл проверить револьвер, который почти всегда держал под подушкой у изголовья, попрощался, как обычно, и произнес:

— Сегодня у нас много работы. Если меня не будет в восемь часов вечера на тропинке, что ведет от остановки трамвая, значит, не приду, вы не беспокойтесь.

Он сбежал по лестнице, промелькнул среди деревьев, обернулся и помахал.

Я работала тогда у одной женщины — зубного врача, вела у нее картотеку. И вдруг я узнаю, часов около одиннадцати, что на Гейдриха было совершено покушение. Я испугалась — и сразу подумала об Адольфе. Имеет ли он к этому отношение? Целый день я была сама не своя, у меня все валилось из рук, из головы не шло это покушение. Я думала об Адольфе и Аленке, ей было тогда семь лет. Вечером Аленка хотела со мной поиграть, но у меня не было настроения. Я все поглядывала на дорожку. Придет ли? Наконец-то! Увидела его на тропинке, он поднимался от остановки, шел медленно, опустив голову. Встретила его, собрала на стол ужин, но он только, как бы извиняясь, улыбнулся:

— Вы знаете, пани Тереза, я совсем не голоден.

Сказал он это как-то грустно, сидел, погруженный в себя. Я не стала беспокоить его и потихоньку ушла к Аленке. Чувствовалось, что он чем-то озабочен. О покушении он ничего не говорил, и я тоже ни о чем не спрашивала.

Никогда не забуду случившееся в ту же ночь.

По всей Праге эсэсовцы обыскивали дом за домом, кричали, обшаривали квартиры и искали преступников. Как я уже рассказала, они пришли и к нам. Я лежала и вдруг слышу звонок. Смотрю в окно: внизу у калитки стоит группа солдат.

Я испугалась, но только в первый момент, а потом стала двигаться, как заводная машина.

Вбежала к Адольфу в комнату, схватила его за плечо, стала трясти. Он проснулся и в недоумении посмотрел вокруг.

— Спокойно, — говорю я. — Внизу всего-навсего эсэсовцы.

Он вскочил, схватил в охапку свою одежду. Мы вместе отодвинули от стены диван, открыли дверку в чуланчик на антресоли. Туда надо было лезть на четвереньках. У нас там стояли разные ящики, корзины и лыжи. Адольф втиснулся туда, и я придвинула диван на место. Поспешила выйти из комнаты, чувствую: ноги в чем-то запутались.

Смотрю, а это его галстук. Схватила его, скомкала, бросилась к постели, где он спал, чтобы взбить подушку, и чувствую под пальцами что-то холодное. Револьвер, он забыл тут револьвер! Снова подбегаю к дивану, отодвигаю, стучу в дверку. Адольф приоткрыл ее, я сунула ему галстук и оружие и только после этого подошла к двери квартиры. Там стояли эсэсовцы. Звонили они так, что слышно, наверное, было во всей округе. Потом набросились на меня с криком: чего, мол, долго не отпирала.