Игорь Андреев - На пути к Полтаве

Петр лично допрашивал обвиняемых, проявив при этом крайнюю жестокость. Он связал заговор с именем Ивана Михайловича Милославского, своего извечного недруга, которого вместе с Софьей считал повинным во всех прежних злоключениях. Потому казнь была устроена жуткая и назидательная: под эшафот поставили выкопанный из земли гроб Милославского, на который стекала кровь заговорщиков. Страшное и странное зрелище, устроенное царем, которому через пять дней предстояло ехать в Европу постигать достижения человеческого гения.

Как водится, пострадала родня преступников. Не избежали наказания также родственники царицы Евдокии Лопухиной. Ее отец был отправлен воеводствовать в Тобольск, братья — по городам. Можно предположить, что заговорщики ссылались на недовольство Лопухиных, а значит, и царицы, поведением царя, который открыто пренебрегал стариной. Ясно и другое: разлад с супругой обрел столь зримые черты, что Петр уже мало считался с родством.

9 марта царь покинул Москву. Две недели спустя посольский поезд пересек русско-швецкую границу близ Псково-Печерского монастыря. Первым крупным городом на пути движения стала Рига. Шведы встретили Великих послов с подобающими почестями. Поскольку посольство угодило в самый ледоход на Западной Двине, то путешественникам поневоле пришлось коротать время в городе. Петр, верный себе, стал с особым пристрастием взирать на рижские бастионы, о которые сорок два года назад споткнулся его отец. И не просто взирать — измерять, записывать и перерисовывать. Что двигало царем? Одно природное любопытство, усиленное вынужденным бездельем? Или далеко идущие цели, вовсе не дружественные по отношению к хозяевам? Если учесть, что отчет о крепостных сооружениях Риги писался симпатическими чернилами, то царя вполне можно обвинить в самом заурядном шпионстве.

72-летний генерал-губернатор Риги Эрик Дальберг оказался в щекотливом положении. На своем долгом веку (губернатор начинал служить еще в Трицатилетную войну) ему пришлось повидать немало венчанных особ. Но чтобы особа столь высокого ранга выступала в роли соглядатая? Вообще-то тогда сам Дальберг исполнял роль «начальника разведки» при короле Карле X. Именно он в 1657 году надоумил короля атаковать будто бы беззащитный с южной стороны Копенгаген. Сведения оказались ошибочными, и шведов встретил такой жестокий огонь, что из трехтысячной колонны штурмующих мало кто уцелел. Теперь генерал-губернатор решил вспомнить старое и как-то прервать шпионскую миссию царя, избегая — таков был наказ из Стокгольма — обострять при этом отношения с Москвою. Пока Дальберг ломал голову над этой трудноразрешимой проблемой, шведские часовые, не особенно мудрствуя, выдворили с бастионов Петра. Причем очень неучтиво, пригрозив в случае неподчинения применить оружие. Разразился грандиозный скандал. Угрожали оружием уряднику Михайлову. Он хоть и инкогнито, но все-таки царь!

Дальбергу пришлось извиняться. Извинения приняли, однако Петр был до глубины души оскорблен. Теперь в Риге его раздражало буквально все. Торговые люди только на вид «зело правдивые» — на самом деле готовы удавиться за полушку. Порядок пребывания посольства уподоблен рабству — ничего толком нельзя осмотреть и потрогать: «Сыты были только зрением».

Всю эту историю можно было бы и забыть. Но несколько лет спустя она была извлечена на свет для оправдания разрыва русской стороной «вечного мира» со Швецией. Мол, шведы в Риге нанесли столь сильное оскорбление его величеству, что ему ничего не остается, как силой защищать свою честь. Конечно, Петр в рижской истории повел себя не лучшим образом. Однако он ни на мгновение не усомнился в своей правоте. Так что этот случай — не просто повод, а и всамделишняя обида, высветившая Петра как человека злопамятного и даже мстительного. Когда в 1710 году русские войска осадили Ригу, Петр принялся лично палить по городу, после чего не без удовлетворения отписал Меншикову: «Так Господь привел увидеть начало нашего отмщения сему проклятому месту».

Дальнейший путь царя протекал без инцидентов. Местные власти устраивали посольству пышные приемы, при этом старательно подыгрывая Петру в его намерении скрыть правду о своей персоне. Из столицы Курляндии, Митавы, Петр морем проследовал в Кёнигсберг. Здесь его встретил бранденбургский курфюрст Фридрих III. Этот правитель, мечтавший увенчать себя королевской короной, давно искал союзников для войны со Швецией, великодержавие которой мешало всем его планам. Курфюрст первым заговорил о необходимости создания союза против грозного балтийского соседа. Царь, связанный войной с Турцией, уклонился от прямых обязательств.

В Кёнигсберге Петр задержался. В Речи Посполитой заканчивалась борьба за освободившийся после смерти Яна Собеского польский престол, которую вели между собой курфюрст саксонский Август Сильный и принц Конти. Принц был ставленником Франции, а Франция — традиционный союзник Швеции и Турции, что, конечно, не устраивало ни Фридриха III, ни Петра. Поддержка Петра и Фридриха, впрочем, совсем не гарантировала победы Августу: польский сейм был переменчив, как флюгер в ветреную погоду. Поэтому пришлось дожидаться результатов выборов, от которых многое зависело в международном раскладе в Восточной и Центральной Европе.

Остановка в Кёнигсберге не тяготила Петра. В городе было что посмотреть. В сопровождении главного инженера прусских крепостей подполковника Штернфельда царь принялся осваивать теорию и практику баллистики. Обучение завершилось вручением аттестата, подтверждавшего мастерство «московского кавалера Петра Михайлова». Царь должен был быть доволен: аттестат предлагал «признавать и почитать» его обладателя «за совершенного в метании бомб, осторожного и искусного огнестрельного художника».

Наконец из Польши пришло долгожданное известие об избрании Августа. Теперь можно было двигаться дальше. Путь лежал в Голландию. Петр оставил свиту и с немногими сопровождающими отправился в дорогу. Ехали быстро, всячески соблюдая секретность, — весть о Петре успела облететь всю Германию, так что масса зевак стремились поглазеть на царя московитов. Раздражение Петра было столь велико, что Берлин он проскочил без остановки, ничего не осматривая и не выглядывая в окно кареты!

Быстрота обернулась неожиданным конфузом. В Берлине царя поджидала супруга Фридриха III, София Шарлотта Бранденбургская, женщина образованная и умная, сумевшая не затеряться даже в Версале. Кюрфюрстина была большая охотница до всякой экзотики и, конечно, никак не могла упустить такое знакомство. А Петр для нее был именно экзотикой, «редким зверем» (слова принцессы), вылезшим из своей берлоги. Ради этого она готова была пойти даже на жертвы. «Хоть я враг нечистоплотности, но на этот раз любопытство берет верх», — признавалась Шарлотта, для которой незнание Петром придворного этикета — об этом ей успели отписать — было синонимом нечистоплотности.