Игорь Андреев - На пути к Полтаве

Король приказал начать осаду города. Многие в окружении недоумевали: зачем он это делает? Генерал-квартирмейстер Юлленкруг умолял короля не тратить на осаду последние запасы пороха и уж тем более не устилать полтавские валы превосходной шведской пехотой. «Я вас уверяю, что не потребуется никакого штурма», — объявил Карл. Такой ответ привел Юлленкруга в недоумение: «Но тогда я не понимаю, каким способом будет взят город, если только нам не повезет». — «Да, вот именно, мы должны совершить то, что необыкновенно. От этого мы получим честь и славу». В этом ответе — весь Карл. Необыкновенное, невиданное, сверхчеловеческое — его конек. Думы полководца не просто о славе, а о славе, превосходящей всякую иную славу, славу, приобретенную необычайным путем. Надо признать, что в этом своем величаво мелочном тщеславии король удивительно проигрывает Петру, которого слава заботила менее всего.

Несмотря на обещания, без приступов не обошлось. Однако все они окончились неудачей. Как и при осаде Веприка, шведы принуждены были почти отказаться и от бомбардировки Полтавы — в преддверии большой баталии приходилось беречь заряды. Впрочем, и осажденные испытывали трудности с припасами. Случалось, что стороны перекидывались камнями. А во время одного из приступов в плечо Карла угодила дохлая кошка. По-видимому, именно ее следует отнести к обещанному королем тому самому «необыкновенному» и «необычайному», что ждало шведов под Полтавой.

К Полтаве постепенно подтягивалась и русская армия. 4 июня в главную квартиру прибыл Петр. Царь мог удостовериться, что противостояние достигло своего пика и дело идет к развязке. 7 июня он написал Федору Апраксину, что «в сем месяце» непременно будет «главное дело». Три дня спустя канцлер Головкин в письме русскому послу в Дании В. Л. Долгорукову затронул ту же тему: шведы Полтавы не добыли и ныне сами пребывают «от нас в осаде, нежели оная помянутая крепость от него, а вскоре чаем знатных действ над ним».

Мы помним, как осторожно и взвешенно относился Петр к теме «главного дела». Еще полтора года назад, в канун 1707 года, царь напоминал: «Искание генерального боя зело суть опасно, ибо в один час может все дело опровержено быть». Мог ли он в июне сказать, что опасность погубить «в один час… все дело» исчезла? Конечно, нет. Сколько бы и сам Петр, и его окружение ни прикидывали и ни соотносили численность русских и шведских солдат, кавалеристов, пушек и всего прочего, что стреляло, кололо и рубило, как бы ни радостно и оптимистично выходило все на бумаге и в разговорах, мысль о сокрушительной силе шведов крепко сидела в головах. Вместе с тем было ясно, что оттягивать дальше развязку также было нельзя. Швед ослаб так, как только можно было его ослабить «обложением», непогодой, стычками, болезнями и непрерывными приступами больших и малых «партий». Аргументы сторонников немедленного сражения суммировал Алларт, успевший зарекомендовать себя как энергичный и решительный генерал. Если замешкаться и дать пребывающим «в утеснении и нужде» шведам уйти за Днепр, то война растянется еще на много лет. Словом, прежняя, столь пугавшая всех мысль о сражении становилась привычной. Русский генералитет не мог не видеть — множество преимуществ на их стороне. И терять их — преступление. Однако сражение — всегда сражение, исход которого — результат столкновения воли и решимости одного с волей и решимостью другого. Следовало поставить Карла в такую ситуацию, чтобы не он, а Петр диктовал условия. Например, заставить короля штурмовать заранее подготовленные позиции, при том не тогда и не там, где он желал, а где его ждали петровские полки. Царь никогда не забывал, насколько сильна прямая атака шведов. Но он также помнил, насколько его войска за долгие годы войны поднаторели в обороне.

Но, чтобы навязать свою волю, следовало в первую очередь помочь изнемогающей Полтаве. По решению военного совета с 16 июня с правого берега Ворсклы к крепости стали вести новые апроши. План был прост — установить непосредственную связь с гарнизоном, укрепив его свежими силами и снаряжением. Но замысел сорвался. В заболоченной пойме Ворсклы из-за обилия воды копать траншеи оказалось совершенно невозможно. Оставалось одно — форсировать Ворсклу, чтобы уже с левого берега выручать крепость. Нетрудно было догадаться, что означало подобное решение. Левый берег был «шведским», и, значит, отступить, уклониться от боя со шведами было уже невозможно. В «Гистории Свейской войны» эта ситуация изложена следующем образом: «…Инаго способа нет о выручке города, только что перейтить реку к неприятелю и дать главную баталию». Заметим, что «Гистория», написанная по окончании Северной войны, — источник, далеко не во всем точный. Но в данном случае это решение подтверждено документами полтавского периода. 19 июля, когда операция была уже в самом разгаре, Келин получил от Петра долгожданное известие: «…Пойдем со всем войском к Петровскому мосту и тамо, перешед и осмотрясь, пойдем… на неприятеля искать со оным баталии и чтоб пробитца всем войском к городу». Скромная Ворскла, таким образом, превращалась в русский Рубикон.

Переправа у Петровки была поручена генералу К. Э. Ренне. Несмотря навею сложность положения, поспешали, как и прежде, не спеша. На Карла XII надвигалась не просто армия, а то, что историки назвали «укрепленной наступательно-оборонительной позицией» или проще — «наступающей крепостью». Батальоны, едва вступили на другой берег, принялись возводить укрепления. К 18-му числу шведы насчитали уже 17 редутов, вытянувшихся вдоль реки. А к 20 июня вся полевая армия благополучно перебралась на сторону шведов.

Возможно, реакция последних была бы более энергичной, если бы не печальный инцидент с Карлом. В канун своего дня рождения — королю исполнялось 27 лет — Карл отправился к селу Нижние Млины осматривать позиции противника на другом берегу Ворсклы. Увидев всадников, русские кавалеристы открыли огонь. Одна из пуль насмерть сразила спутника короля. Карл, по своему обыкновению, остался невозмутим. Лишь завершив рекогносцировку, он повернул коня. В этот момент его будто бы и настигла пуля. Рана оказалась крайне неудобной: пуля ударила в пятку, прошила ступню до большого пальца. Король не показал вида, что ранен, и продолжил поездку. Когда же сопровождавшие, увидев кровь, попытались вернуться в лагерь, отмахнулся. Лишь при подъезде к главной квартире от боли и кровотечения обессилел и едва не упал с лошади. Его сняли — он потерял сознание.