Фрэнк Маклинн - 1759. Год завоевания Британией мирового господства

Нечего и говорить, что в то время невозможно было допустить, чтобы разгром Бреддока бросил тень на его жирного свиноподобного хозяина — герцога Камберленда, любимого и испорченного сына Георга II. Поражение могло дискредитировать его. Герцогу пришлось прервать свою прежнюю практику направления в Новый Свет какого-нибудь из своих закадычных друзей. Вместо этого он назначил губернатора Массачусетса Уильяма Шерли очередным главнокомандующим.

Но более серьезные последствия событий на реке Мононгахела заключались в новой диспозиции французов. На Американский театр военных действий назначили нового командующего — барона Деско. Но еще более важным было прибытие в Северную Америку Пьера де Риго, маркиза де Водрейля, имеющего титул губернатора и генерал-лейтенанта его христианнейшего величества Людовика XV на территории всей Новой Франции, а также земель и провинций Луизианы. Водрейль организовал свой штаб в Квебеке, где он родился шестьдесят лет назад (его отец тоже был генерал-губернатором). Младший Водрейль добился осуществления своих желаний, следуя по стопам отца и эффективно управляя Луизианой в период с 1742 по 1753 гг. Но он был невпечатляющей фигурой. Вот лаконичное описание, сделанное одним из его современников: «Здравый смысл, отсутствие проницательности… Слишком снисходительный. Обладает оптимизмом относительно будущих событий, часто приводящим к тому, что меры безопасности предпринимаются слишком поздно. Очень любезен. Таковы основные черты, которые, полагаю, характеризуют господина маркиза Водрейля».

Французы, возможно, слишком самоуверенные, попытались далее сделать с наступающими войсками Шерли то, что они уже сделали с Бреддоком. Полагаясь на интуицию, которая правильно подсказывала, что военная кампания при Ниагаре представляет самую страшную угрозу, Деско планировал использовать 200 солдат регулярной армии, 600 канадских ополченцев, а также 700 индейцев-абенаков и контингенты могавков из клана каугнавага, чтобы устроить засаду для британских солдат в ходе их наступления на форт Сент-Фредерик. Казалось, что все складывается благоприятно для повторения эпизода на реке Мононгахела, ведь численность войск с обеих сторон была почти такой же, как при первом сражении.

Но как только в сентябре 1755 г. начался бой на озере Джордж, события с самого начала сложились для французов крайне неблагоприятно. Вновь решающим фактором оказался фракционизм ирокезов. В этом случае клан каугнавага отказался атаковать своих соплеменников-могавков, сражавшихся на стороне британцев. Их отказ оказал сногсшибательное воздействие: абенаки решили не двигаться с места, если рядом с ними не станут сражаться индейцы клана каугнавага. А канадские ополченцы, в свою очередь, не пошли в атаку без поддержки индейцев.

В результате британцы одержали в тот день победу. Но их победа оказалась не столь значимой, как у французов при реке Мононгахела. Дело в том, что они пали духом — безусловно, эпидемическое заболевание, распространившееся в лагере, оказало неблагоприятное воздействие на их моральное состояние. Вместо наступления на мыс Краун победители приступили к работам по строительству форта Уильям-Генри, чтобы консолидировать свою позицию на озере Джордж. Зимой 1755-56 гг. обе воюющие стороны находились в тупиковом положении. Французы обосновались в форте Карильон на северном берегу озера, британцы — в форте Уильям-Генри на южном берегу.

В 1756 г. к обеим воюющим сторонам прибыли новые командующие. За поразительно короткое время губернатор Шерли впал в немилость и был разжалован. Наконец, на его место назначили другого человека, прибывшего из Англии. Им оказался еще один сторонник Камберленда, лорд Лоудоун, ветеран восстания 1745 г. в Шотландии. Он незабываемо назван Паркменом «грубым шотландским лордом, горячим и вспыльчивым».

Более значительной фигурой оказался новый французский командующий. Невезучий барон Деско попал в плен при первой военной вылазке. Водрейль, высоко оценивавший свои собственные стратегические способности, высокомерно информировал Версаль, что замены не требуется. Людовик XV, пренебрегая его сообщением, направил в Канаду сорокачетырехлетнего Луи-Жозефа маркиза де Монкальма Гаэна — ветерана, служившего на передовых рубежах с конца 1720-х гг. в Италии и в Германии.

У Монкальма, который родился в Шато-де-Кандиак около Нима, было беспокойное детство. Восемнадцатое столетие, эпоха Руссо и Песталоцци, стало великой эпохой инноваций в образовании. Но ни одна из подобных идей не оказала воздействия на отца мальчика, который доверил его формирование в педантичного сына своему отцу (т. е. деду Монкальма), которого звали Дюма. Этот педагог, не имевших никаких предубеждений, сумел вдолбить юному аристократу глубокие знания латыни, греческого языка и истории, но воспитал у него вкус к классике и туманное стремление стать членом Французской Академии.

Другая особенность детства Монкальма заключалась в том, что у него был брат — гениальный чудо-ребенок. Этот Джон Стюарт Милл своего времени овладел латынью, греческим и древнееврейским языками к шести годам, приобрел хорошие знания по арифметике, истории, географии и геральдики. Его смерть в возрасте семи лет оказала глубокое воздействие на Монкальма, вызвав в нем глубокую меланхолию.

В пятнадцать лет Монкальм поступил в армию, в семнадцать пролил первую кровь, когда в 1734 г. шел под огнем на осаду Филиппсбурга. В следующем году умер его отец, оставив юношу наследником огромного состояния, полагающегося по титулу, но, к сожалению, заложенного и удерживаемого до уплаты долгов. Его друг и наставник маркиз де ла Фар спас Монкальма от финансовых затруднений, организовав брак с богатой наследницей — Анжеликой Луи Талон дю Боле. Брак оказался счастливым и многодетным. Молодая мадам де Монкальм (грозная матушка Луи-Жозефа была еще жива) подарила маркизу десять детей, из которых четверо умерли; оставалось два сына и четыре дочери. Монкальм горячо любил своих детей, что редко встречалось в восемнадцатом столетии.

Во многих отношениях маркиз был добродушным человеком, благочестивым католиком, традиционным по своим политическим убеждениям, непоколебимым монархистом. Он горячо любил Шато-де-Кандиак и часто вспоминал имение с глубокой тоской, находясь среди дикой природы в Канаде. В его дневнике часто встречается фраза: «Когда же я вернусь в мой дорогой Кандиак?!» Монкальм был приятным человеком, его любовь к своей жене и детям говорят нам об этом из глубины веков.

«Да хранит их всех Господь! — писал он в своей автобиографии. — Да процветают они в этом мире и в следующем! Возможно, кто-то полагает, что их слишком много для такого скромного состояния (особенно, если учесть четырех девочек. Но разве Господь когда-либо покидал своих детей в нужде?!»