И. Кузнецов - Предания русского народа

Троицкие походы со всеми роздыхами, обедами, полдниками и ужинами продолжались несколько дней; утром и вечером на пристанищах для царей устанавливали иконы из везомой запасной образной их; помолившись усердно, они закусывали неспешно, и отправлялись далее.

( С. Любецкuй )

Село Братовщина, что на Троицкой дороге, весьма замечательно своим названием: это древний выселок южных славян. Братствами любили селиться муравы (моравцы ) и, особенно, волыняне , или волинцы , везде селившиеся своими братскими слободами.

Вот сказка о начале Троицкой Братовщины. Сыновья не любимые, теснимые отцом, не за родную мать, а за мачеху, поклонившись на все четыре стороны родной земле, отправились дружно куда глаза глядели; шли они долго и лесами, и пустынями, и пришли, наконец, на берег светлой речки Скаубы , осмотрели место красное и поселились на этой речке Скаубе . Долго это братство удерживало обычаи родины; но время здесь, как и везде, переделало все по-своему — славяне моравские переродились русскими мужичками.

Кроме Троицкой Братовщины, у нас есть ещё Семибратовщина в Ярославской губернии; где-то ещё — Побратовщина и многие другие Братовщины , и каждая со своею сказкою о многих или немногих братьях.

Но что же в Троицкой Братовщине осталось моравского ! Неужели речка Скауба , или другие же урочища, возле которых и на которых расселена Братовщина?

( М. Макаров )

В запустелом Братовщинском дворце, и потом уже в его развалинах, неоднократно видели, в полуночное время, какое-то яркое освещение; иногда по аллеям придворного сада протягивались хороводы, но тихие, без песен, без шуму; все игравшие проходили с потупленными очами, и вдруг во дворце открывались и закрывались сами собою ставни; они хлопали громко, рамы некоторые распадались, шумно сыпались из них стекла, и все это исчезало.

Братовщинский дворец был одним из любимых дворцов императрицы Елисаветы Петровны. На пути к Троице и на возврат оттуда она отдыхала тут, занималась семейным бытом, дарила и жаловала богатыми платьями крестьян и крестьянок, женихов и невест.

Здесь, в придворной церкви, уверяет предание, в присутствии самой императрицы, были обвенчаны две или три сельские свадьбы. Вся прислуга и всё угощение на этих свадьбах были императрицыны. Камергер В. И. Чулков, любимец государыни, и большой мастер на сельские выдумки, бывал главным распорядителем при этих полевых праздниках.

( М. Макаров )

Упомянув слегка о дворце царя Алексея Михайловича, скажем тут же вместе и о жилище матери Петра Великого; для этого я переношу мои воспоминания в Рязанский уезд на луга и поля Вожские в селение Алешню , еще и ныне остающееся в фамилии Нарышкиных. Там рассказывали, как бедная, молодая и прекрасная барышня Наталья проживала у богатого своего родича Нарышкина. Старый помещик села Желчино, где была приходская церковь Алешни, А. П. Гагин, весьма нередко говаривал мне, как в старину, еще при его дедах, боярышне Наталье Кирилловне богатый его родственник и его сосед Нарышкин поручал ключи хозяйские и присмотр за домом; как, бывало, она в черевичках на босую ножку ходила на погребицу, выдавала еще на всходе солнечном припасы домашние; приглядывала за подпольем, где хранились вина и наливки.

Благодетель и родственник Натальи Кирилловны называл ее просто племянинкою Кирилловною; он любил пошутить с нею, то есть, пожаловать ее своим словом ласковым; и, между прочим, в этих же шутках, как опытную хозяйку, посватать ее за некоторых соседних дворян; но Наталья краснела, отшучивалась, и, как бедняжка, навек отказывалась от замужества.

Тот же помещик Гагин сказывал мне, что Наталья Кирилловна с самого детства чуждалась всех игрищ сельских; она замечала в них какое-то неприличие, вела скромную и тихую жизнь девическую, и молодые соседи, дворяне Коробьины, Марковы, Ляпуновы, Остросаблины, Казначеевы никогда ее в свои хороводы не залучали. Зато уж храм Господень всегда составлял главный предмет в жизни будущей русской царицы. Многие молитвы она умела читать наизусть, и потому творила их во всякое время, когда только могла; и от того-то самого подруги ее, боярышни, из зависти, или просто в насмешку прозвали ее Желчинскою черничкою .

В селе Желчине вам покажут и место, где любила стоять и молиться мать Петра Великого. В 1821 году мы сами его видели. Из села Желчино переселимся в Москву, в слободы Никитские, в приход церкви Вознесения Господня, под крылышко Смоленского монастыря, где был придел, а нынче церковь св. Феодора Студийского, покровителя Филарета — родоначальника царствующего дома. Тут жил родитель Натальи, уже болярин, Кирилл Нарышкин. В наше время этот дом занят Арбатскою частью; он вошел в казенное ведомство после 1812 года, а до того он был еще все в роду Нарышкиных.

( М. Макаров )

Близ Троицкой дороги, не доезжая села Рахманово, вы видите село Софрино ; оно принадлежит графине Ягужинской, а прежде это была собственность царевны Софьи Алексеевны, точно такая же, как и село Софьино , при берегах Москвы-реки, на зимней Рязанской дороге. Тут росли богатые плодородные сады, разведенные самой Софьей. Дом Ягужинских был дворцом ее, в последствии он перестроен.

В Софьине недавно помнили дворец царевны. Он был с чистыми сенями, располагавшимися посередине двух больших связей, из коих каждая разделялась на две светлицы. И в том и в другом селе рощи были сажены по распоряжению самой Софьи, а некоторые деревья и собственною ее рукой.

В селе графини Ягужинской светлеет еще летний пруд царевны, богатый рыбой. Он обсажен деревьями, на которых весьма долго оставались вырезанные литеры, означавшие, каждая, имя Софьи и друзей ее. В литерах этих угадывались имена князя Василия Голицына, Семёна Кропотова, Ждана Кондырева, Алмаза Иванова, Соковнина и других.

Народ толкует, что Софрино прежде называлось Софъиным же; но что, при пожаловании его в поместье, имя Софьино было изменено по каким-то причинам.

( М. Макаров )

Лет за семьдесят до наших дней рассказывали, что под мостом близ деревни Голыгино (на Троицкой дороге) в каждую полночь жаловались и плакались души Хованских, казненных по домогательству (будто бы) царевны Софьи в селе Воздвиженское, и потом затоптанных в гати под Голыгино.

Долго видели, что тени несчастных сына и отца Хованских выходили на Голыгинскую гать , останавливали проезжих и прохожих и требовали свидетельств к суду Божию на князя Василия Голицына, Хитрова, Хлопотова. Говаривали, что один из Хованских, кланяясь прохожему, снимал свою отрубленную голову, как шапку.