Алексей Шишов - БЕЛЫЕ ГЕНЕРАЛЫ

В трех армиях было (на 1 августа 1919 года) 107800 штыков и 55 550 сабель. Сил было явно недостаточно для создания полноценной линии фронта. Деникинцы наступали вдоль железных дорог и водных путей. «Механически были завоеваны большие площади территории одним фактом занятия железной дороги — стратегического пункта; не было никакой необходимости выбивать противника из большинства мест; мирно занимали их исправники и стражники». Такое безостановочное движение вперед «при полном отсутствии резервов и совершенной неорганизованности тыла» было опасно. Врангель считал, что деникинская «Московская директива» — смертный приговор армиям Юга России, поскольку «все принципы стратегии предавались забвению». Командующий Донской армией генерал Сидорин предлагал вместо наступления на Москву укрепить тыл и усовершенствовать внутреннее устройство.

Первоначальный план создать единый Восточный фронт с Колчаком претерпел изменения. Большевики теснили Колчака все дальше на восток. Кроме того, в районах Поволжья и севернее Донской области в Тамбовской, Саратовской, Воронежской губерниях деникинцы сразу же встретили серьезное сопротивление. Раньше здесь было крупное помещичье землевладение. При большевиках крестьяне помещиков «ликвидировали» и теперь опасались возмездия. Вторым фактором было то, что натерпевшиеся от «расказачивания» казаки вели себя за пределами Донской области не лучшим образом. Даже иностранные историки считают: «Никакие войска не вели себя более жестоко во время гражданской войны, чем донские казаки, занимающие иногородние деревни». Уже через десять дней после объявления «Московской директивы», 12 июля, белые увязли. Правофланговая Кавказская Добровольческая армия, «взявшая число пленных в десять раз больше нежели она сама», остановилась, считая дальнейшее продвижение на север невозможным.

«Добровольцы», делавшие ставку на национальный подъем против «ненационального правительства» большевиков, столкнулись с классовым противостоянием.

В июле Деникин перестал ожидать реальной поддержки от Колчака и, учитывая настроение населения в Поволжье, перенес всю тяжесть борьбы на левый, западный фланг Вооруженных Сил Юга России, ожидая здесь найти симпатии населения и возможных союзников. Чисто стратегические вопросы отошли на второй план. «Преобладающее влияние имело политическое положение, которое являлось мощным орудием стратегии, но вместе с тем довлело над ее велениями», — писал Деникин. В гражданской войне иного пути не было. Троцкий, возглавляя военное ведомство враждебного лагеря, шел по тому же пути: «...Стратегическая позиция моя определялась политическим и хозяйственным, а не чисто стратегическим углом зрения. Нужно, впрочем, сказать, что вопросы большой стратегии не могут иначе разрешаться».

Ставка Деникина переводится из Екатеринодара в Ростов, а затем с 1 августа в Таганрог.

Отступавший Колчак, чтобы обеспечить большую самостоятельность Деникина, назначил его своим заместителем, а затем верховным правителем и наместником Юга России.

К этому времени окончательно установилась система гражданского управления на занимаемых территориях, создан был аппарат. В своих воспоминаниях Деникин писал, что верхушку аппарата он подбирал по признакам деловым, а не политическим, но были ограничения — не брал крайне правых и не брал социалистов, хотя ему и предлагали «безобидных социалистов» в качестве «министров без портфеля». С управлением на местах дело обстояло гораздо хуже. В занятых районах «под рукой не было никакого организованного аппарата. За продолжительное владычество красных была уничтожена подавляющая часть местных интеллигентных сил, все приходилось создавать сызнова». К отсутствию кадров добавлялось отсутствие желания работать. Деникин упрекал интеллигенцию, что она занимается политикой и «будированием», а не повседневной работой. В целом же, по мнению известного монархиста В. В. Шульгина, «в гражданском управления выявилось русское убожество, перед которым цепенеет мысль и опускаются руки...»

Главной причиной неспособности гражданской власти была своеобразная стихия. «Дело не в правой или левой политике, — считал Деникин, — а в той, что мы не справились с тылом». «Белая идея» и «белое движение» были заранее обречены, поскольку к ним прилепилась и поглотила все здоровые, идейные элементы та самая «верхушка общества», разложившаяся, ни на что не способная, уже развалившая Российскую империю. «Нет душевного покоя, — писал Деникин жене. — Каждый день — картина хищений, грабежей, насилий по всей территории Вооруженных сил. Русский народ снизу доверху пал так низко, что не знаю, когда ему удастся подняться из грязи. Помощи в этом деле ниоткуда не вижу. В бессильной злобе обещаю каторгу и повешенье...»

Сам Деникин «влачил полунищенское существование», гардероб свой он смог привести в порядок лишь к началу лета 1919 года, когда поступило английское обмундирование. Оклады в Добровольческой армии были мизерными, и участники белого движения ставились «между героическим голоданием и денежными злоупотреблениями». Деникин пытался влиять личным примером, Врангель «с шумом и треском публично вешал грабителей в своей армии», но в целом «в стране отсутствовал минимальный порядок. Слабая власть не умела заставить себе повиноваться... Понятие о законности совершенно отсутствовало...

Хищения и мздоимство глубоко проникли во все отрасли управления». Грабежи стали повсеместным явлением. «О войсках, сформированных из горцев Кавказа, не хочется и говорить», — писал Деникин. Грабили казачьи части. Грабеж для них, по мнению Деникина, был «исторической традицией». Особенно отличились казаки генерала Мамонтова, ушедшие в глубокий рейд на север. Мамонтов, будучи неказаком по происхождению, глубоко проникся романтикой «походов за зипунами». Обозы его корпуса ломились от добра, калмыцкие полки щеголяли тем, что опрыскивали своих лошадей духами. Выйдя из рейда без потерь, корпус распылился, так как казаки хотели доставить награбленное по домам.

Но казаки с их сепаратистским или автономистским самосознанием грабили великорусскую и украинскую территорию и везли на Дон «даже заводские станки», то есть воюя за Дон (Кубань, Терек), не забывали взимать в пользу своего новообразовавшегося государства, а вот «добровольцы», воюющие за «Единую и Неделимую», практически грабили свое, грабили себя. В армии «крайне редки были те, кто обладал твердой моралью и не участвовал в этом», — вспоминали участники белого движения. Впрочем, «то же население, страдавшее от грабежа, само грабило с упоением».

Попытка наладить свою экономическую базу на Юге России натолкнулась на таможенные барьеры Дона, Кубани, Терека, что влияло даже на снабжение войск на фронте. Частные фирмы конфликтовали с органами государственного регулирования. Иногда налаживанию производства мешал открытый саботаж иностранных фирм.