Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции

За последние годы о конкретных примерах работы ЧК в этой кампании написано достаточно, но все равно самым авторитетным исследованием по этой проблеме остается «Красный террор в России» историка-эмигранта С.П. Мельгунова. Книга была написана автором в эмиграции по материалам деникинской комиссии по расследованию зверств большевизма, работавшей при Добровольческой армии на отбитых у советской власти белыми территориях. В книге Мельгунова столько ставшей ему известной по свежим следам статистики и столько наглядно-страшных примеров репрессий большевистской ЧК, что на нее ссылаются почти все исследователи, затрагивавшие затем эту тему. Поэтому подробно останавливаться на конкретных примерах нам не стоит, все это есть у Мельгунова, хотя даже отдельные выдержки из его книги поражают и масштабом чекистских репрессий, и их откровенной жестокостью:

«В Петрограде в ответ на убийство Урицкого было расстреляно 500 заложников. Среди них было немало и таких, которые убиты только за то, что принадлежали к офицерскому или буржуазному сословию… По данным члена коллегии ВЧК М.И. Лациса (Яна Фридриховича Судрабса), за 1918–1919 годы по постановлениям ВЧК было расстреляно 9641 человек, из них контрреволюционеров 7068. Ему же, кстати, принадлежит очень интересная фраза: «Заложники – капитал для обмена». [2]Это из книги исследователя террора М.П. Требина со ссылками на ту же статистику С.П. Мельгунова.

А в книге самого Мельгунова приводится масса примеров конкретных пыток и бессудных расправ в отделах ЧК в Одессе, Екатеринославе, Ростове, Крыму и других наиболее жестоких центрах чекистского террора в Гражданскую войну. При этом заметно, что не имело особого значения, действует ли ЧК в прифронтовой области или в глубоком тылу советской власти за тысячи километров от места дислокации противоборствующей ей Белой гвардии. Зачастую уровень жестокости чекистских органов зависел исключительно от степени личного фанатизма или садизма местных чекистов. Если судить по документам, особенно печально обстояло дело в ЧК Киева, Одессы, Харькова, Екатеринодара, Омска, хотя зачастую картина повторялась и в других губернских ЧК. Всего Мельгунов приводил приблизительную цифру в полтора миллиона убитых только в ходе такой кампании «красного террора» за годы Гражданской войны, деникинская следственная комиссия «о злодеяниях большевиков» числила за ними еще больше – 1 700 000 убитых и казненных за все годы Гражданской войны в России.

Например, Киевская ЧК, возглавленная направленным сюда после завоевания красными Украины тем самым Лацисом, устроила в своей подземной тюрьме и в знаменитой Лукьяновской цитадели Киева настоящий конвейер смерти. При этом, судя по воспоминаниям очевидцев, отдельные киевские чекисты (как племянник самого Лациса по фамилии Парапуц) не брезговали присваивать себе вещи убитых, связываться для личного обогащения с откровенными уголовниками (как начальник секретно-оперативного отдела Киевской ЧК Панаретов) или, как другой известный киевский чекист Терехов, в промежутках между расправами увлекались кокаином. А комендант Украинской ЧК Авдохин от исполнения бесчисленных расстрелов сам практически сошел с ума, этого человека называли в Киеве «ангелом смерти».

В итоге зверства киевских чекистов и моральное разложение их рядов были замечены даже в Москве и восприняты там негативно на самом высоком уровне советской власти. В июне 1919 года лично Ленин телеграфирует в Киев Лацису, что подведомственная ему ЧК на Украине «принесла тьму зла, будучи создана слишком рано и впустив в себя массу примазавшихся», потребовав в кратчайшие сроки доложить о чистке рядов и изменении методов работы. Можно представить себе, что же творилось в Киевской ЧК, если на фоне всего кровавого карнавала «красного террора» тех лет во всех губернских отделах ЧК Ленин так резко отреагировал на происходящее, совсем в духе мрачной шутки советских лет о том, что кого-то за жестокость выгнали из гестапо. Впрочем, самого Мартина Лациса эта чистка и оргвыводы советской власти не коснулись, он и дальше оставался «рыцарем революции». Хотя после перестройки ВЧК в ГПУ в 1922 году из чекистских рядов его убрали, и только своим расстрелом теми же чекистами в 1938 году он ответил перед историей за кровь «красного террора» в послереволюционные годы.

Когда летом 1919 года к Киеву прорвались белые части Добровольческой армии под началом генерала Бредова и взяли город одновременной операцией с наступавшими сюда же с юга частями армии «самостийников» Петлюры, выяснилось, что ЧК перед уходом расстреляла в тюрьмах практически всех ранее арестованных. По свидетельствам горожан, последние дни перед уходом красных из города стали самыми ужасными: целыми днями по улицам Киева красные латыши и китайцы гнали изможденных арестантов к месту расстрелов. В оборудованных Украинской ЧК под свои подвалы реквизированных у «буржуев» особняков в красивом киевском районе Липки белыми найдены сотни изувеченных тел. Уничтожением заключенных руководили лично два самых близких Дзержинскому высокопоставленных сотрудника ВЧК: начальник Всеукраинской ЧК Лацис и присланный сюда из Москвы перед сдачей города первый заместитель председателя ВЧК Петерс. В Липках отдельные расстрельно-пыточные подвалы создали Украинская ЧК под началом Лациса, подчиненная ей Киевская губернская ЧК во главе со Шварцем, «армейская ЧК» в виде особого отдела местного фронта. Очевидцы писали об отдельном застенке некоей «Китайской ЧК», где вроде бы хозяйничали только чекисты из китайских интернационалистов, хотя официально никакой китайской отдельной ЧК не существовало. Китайцы в ЧК в основном использовались на вспомогательной конвойной или расстрельной работе, среди чекистов командного состава китайские фамилии почти не встречаются.

По уровню зверств в эти годы с Киевской могла поконкурировать Одесская ЧК, возглавляемая в годы Гражданской войны столь же печально известным Павлом Онищенко, а позднее сменившими его Вихманом и Саджая – последний в ЧК работал под псевдонимом Калиниченко, а в большевистском подполье до 1917 года в Грузии известен под кличкой Калэ. При отходе в 1919 году из Одессы под натиском белых здесь тоже перебиты в тюрьмах все арестованные ранее. Запри отходе красных – здесь работала Псковская ЧК под началом фанатика Матсона. Мрачной славой пользовалась Екатеринославская ЧК (в нынешнем Днепропетровске), которой руководил присланный Дзержинским из Москвы матрос-чекист Трепалов – позднее начальник уголовного розыска в Москве в 20-х годах, расстрелянный после 1937 года в ходе сталинских репрессий. Или Харьковская ЧК, возглавляемая бывшим столяром Саенко, дезертиром царской армии, которого в белом лагере считали самым страшным зверем из всех противостоящих им ленинских чекистов. Этот человек откровенно баловался кокаином, после чего лично прибывал в харьковскую тюрьму «Холодная гора» для расстрелов, выходя из ее подвала забрызганный кровью жертв, он лично протыкал обреченных саблей. Одурманенный наркотиком Саенко, по воспоминаниям выживших очевидцев, метался по тюрьме в наркотическом полубреду, лично расстреливая в сопровождении своих заместителей в Харьковской ЧК поляка Ключаревского и некоего матроса по имени Эдуард. Белые после освобождения Харькова их армией назначили специальную комиссию для обследования трупов убитых Саенко и его подручными заключенных, почти все они были изуродованы еще при жизни. В материалах этой комиссии среди ближайших подручных Саенко в Харьковской ЧК упоминается некто Иванович, при царе бежавший с каторги то ли революционер, то ли уголовный бандит, который будто бы для поднятия революционного духа после казней выпивал стакан человеческой крови. Хотя в это уже верится с трудом, возможно, белые этой легендой хотели окончательно выставить харьковских чекистов буквально мясниками и каннибалами, но ведь и родилась такая легенда не на пустом месте. Если командир этого Ивановича и председатель губернской ЧК Саенко кричал во дворе «Холодной горы» в голос: «Сегодня я расстрелял еще 80 человек, как же хорошо и легко становится жить!» – разве это не духовный каннибализм, разве не полное одичание души? Хотя следователи из деникинской комиссии по расследованию зверств большевизма, давшие основной материал для книги Мельгунову, как и эмигрантский историк Роман Гуль, тоже живописавший зверства Саенко в Харькове, знали в основном противостоящих им деятелей ЧК на юге и западе России, в Сибири и на Дальнем Востоке ЧК была ничуть не либеральнее.