Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции

Дзержинский и собственного племянника Романа Пилляра, взятого им в ЧК, не стал беречь в Москве и тоже командировал на фронт и для работы в тылу врага. Молодой чекист Пилляр работал нелегально в занятой немцами Литве, арестовывался германской контрразведкой, весной 1919 года при работе в тылу поляков арестован ими и приговорен к смерти, выводился на имитированный расстрел, пока не был в декабре 1919 года обменян ЧК на пленных поляков. Пилляр и затем работал в разведке в Германии, после смерти высокопоставленного дяди Феликса продолжал делать успешную карьеру в ГПУ – НКВД, был начальником НКВД по всей Средней Азии, эту карьеру прервал на должности начальника Саратовского управления НКВД арест и расстрел в 1937 году по делу о «польской организации» внутри НКВД.

Значительная часть печальных эксцессов (которые Бунин в своих «Окаянных днях» отказывался считать именно эксцессами, а именовал запланированными элементами политики чекистского террора) приходилась и на обращение с пленными на фронте. Если уж к самому верховному правителю России Александру Колчаку, одному из самых известных и лично благородных лидеров Белого дела, так отнеслись в чекистском плену, что уж говорить об обычных пленных офицерах.

Ведь Колчака даже не Красная армия взяла в плен, а при отступлении его армии он был фактически выдан чешскими легионерами в качестве платы за проезд эсеровскому Политцентру, а уж тот передал сибирского верховного правителя красным чекистам в Иркутске. Колчаку не дали ни права на суд, ни сказать последнюю речь, ни даже попрощаться с арестованной вместе с ним любимой женщиной Анной Тимиревой, гоняемой затем советской властью десятилетиями по сталинским лагерям. После недолгих допросов в иркутской тюрьме этот неординарный морской офицер и ученый был попросту застрелен 7 февраля 1920 года на берегу замерзшей Ангары вместе со своим соратником Пепеляевым и сброшен в ледяную прорубь чекистами под началом председателя Иркутской ЧК Самуила Чудновского – бывшего левого эсера. Это именно ему о поручении убить Колчака телеграфировал Владимир Ильич Ленин свое знаменитое: «Беретесь ли сделать это архинадежно?» Вернее сказать, слова эти в телеграмме от 20 января 1920 года Ленин адресовал заместителю Троцкого в Реввоенсовете Склянскому и представителю РВС в Сибири Смирнову, тоже видному затем троцкисту, а уж они довели в Иркутск ленинскую директиву до ее исполнителя чекиста Чудновского. Попытка Колчака сказать последнее слово была пресечена револьверными залпами чекистов Чудновского. Эта история и в годы советской власти выглядела не слишком геройски для иркутских чекистов, по крайней мере когда сошел на нет революционный угар 20-х годов вместе с бодрой песенкой агитпропа «Как Иркутская ЧК разменяла Колчака», а сам ее главный герой Самуил Чудновский уже был в Большой террор расстрелян своими. Эту историю старались обойти особым вниманием, не сосредотачиваясь на личности адмирала и больше рассказывая о «колчаковском терроре в Сибири».

Сейчас же, когда о личности Колчака нам стало известно больше, а на месте его расстрела поставлен большой крест, симпатии все большей части российского общества склоняются от бравых чекистов Чудновского (стрелявших в безоружных, по некоторым сведениям, в изрядном подпитии) к самому адмиралу и бывшему командующему Черноморским флотом России. Недавно в современной России даже открыли в Иркутске музей Колчака и собрались поставить вождю Белого движения памятник в этом городе, но в полном соответствии с сегодняшней сумятицей в умах наших граждан и политиков в оценках нашей истории вокруг этих инициатив развернулись нешуточные страсти. Освободившись от коммунистической власти, страна не освободилась до сих пор от массы коммунистических мифов и установок. Да и сам музей Колчака по этим же причинам в Иркутске открыт очень странный – в камере действующего городского СИЗО, которое и в 1920 году было губернской тюрьмой и где Колчак провел последние дни перед расстрелом. И понятно, что простым смертным вход в этот «музей» закрыт. Это очень странная традиция последних лет – мемориал в тюрьме, недавно в питерских Крестах поставили памятник Анне Ахматовой прямо внутри здания СИЗО, хотя знатоки ахматовского наследия и возражали: Ахматова ждала права на передачу сыну посылки в Кресты в своем знаменитом стихотворении все же на улице, а не внутри тюрьмы.

Апофеозом расправ с пленными участниками Белого движения, без сомнения, стала крымская бойня осени 1920 года. При отступлении армии Врангеля и эвакуации ее из Крыма многие офицеры, поверившие объявленной большевиками амнистии (подписанной к тому же в воззвании служившими у красных царскими генералами во главе с самим Брусиловым), остались на полуострове в надежде на милость победителей и в наивной убежденности, что после войны Советской России понадобятся их услуги в формировании новой армии. Чем обернулся этот кровавый фарс, известно: тысячи таких офицеров расстреляны и изрублены шашками по крымским оврагам, аресты и расстрелы на полуострове шли до конца зимы 1921 года. Офицеров цинично приглашали «на регистрацию», явившихся чекисты целыми этапами вывозили за город и расстреливали, вслед за офицерами начали чистить и обывателей Крыма, а также тех беженцев, кто стекался сюда от прелестей советской власти в годы нахождения в Крыму армии Врангеля.

По разным источникам, в ходе крымской бойни уничтожено от 30 до 80 тысяч человек, хотя и эти данные считаются неточными. Когда на Западе русская эмиграция устами журналиста Бурцева заявила о 15 тысячах расстрелянных ЧК в Крыму, даже этой цифре утонченные европейцы отказывались верить, а оказалось, что жертв было значительно больше. Позднее русский писатель из эмигрантов Иван Шмелев в показаниях на Лозаннском процессе, где судили эмигрантов за убийство советского посла Воровского, заявил, что сами большевики считают расстрелянными в Крыму 56 тысяч человек, а по данным белоэмиграции – их было вообще около 120 тысяч. В числе этих десятков тысяч безымянных жертв был расстрелян и сын Ивана Шмелева, молодой белый офицер, не успевший эвакуироваться с Врангелем, ему и другим жертвам крымской трагедии Шмелев посвятил свое «Солнце мертвых». Но ведь даже минимальная озвученная цифра в 30 тысяч жертв крымских расстрелов кажется ужасной. За городом ЧК огородила тогда целые участки, куда массово свозили обреченных на расстрел, во дворе ЧК в Симферополе тоже расстреливали каждую ночь. Кстати, председателем ЧК в Симферополе был тогда молодой революционный матрос Иван Папанин, будущий географ и исследователь Арктики начинал свою советскую карьеру именно таким образом.