Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции

Хотя не все оперативные мероприятия ЧК персонально против крестьянских вожаков тех лет проходили так удачно и без жертв среди самой ЧК. Так гулявший по нижнему Уралу повстанческий атаман Серов в начале 1922 года передал сотрудникам ЧК, что готов сдаться со своими бойцами в обмен на обещание им амнистии, но явившихся на переговоры об условиях сдачи сотрудников ЧК внезапно пленил, а позднее убил их в своем лагере. Позднее Серов вдруг сдался добровольно чекистам уже по-настоящему, хотя и не очень понятно, на что он после такого рассчитывал, после пыток в ЧК Серов был расстрелян по приговору революционного трибунала в Самаре.

При подавлении антоновского восстания ЧК вернулась к практике заложничества, захватывая семьи выявленных повстанцев и заключая их в настоящие концлагеря. Концлагеря ЧК – это тоже порождение этих кровавых лет. Первый из них был создан еще в 1920 году на родине Ломоносова в Холмогорах, им командовал чекист Квицинский, и здесь только за первые месяцы 1921 года были в массовом порядке расстреляны более 10 тысяч человек. Холмогорский лагерь даст затем целую систему Соловецких лагерей, из которых в целом и вырастет печально знаменитый «Архипелаг ГУЛАГ».

Вообще же 1920 и 1921 годы были наполнены примерами почти однотипных крестьянских восстаний по всей Советской России, от украинских степей до дальневосточной тайги. Антоновщина, лубковщина, «Чапанная война», «Вилочный мятеж», «Колыванщина», «Бухтарминский мятеж», «Сибирское беловодье», «Балаганский мятеж» – временами эти мужицкие и кровавые от отчаяния выступления Красной армии приходилось давить с не меньшим напряжением и потерями, чем ранее сражаться с регулярными белыми армиями Колчака или Врангеля. Когда сейчас говорят, что Дзержинский и многие его соратники по первой ЧК засомневались и начали внутренне надламываться, когда вместо привычных господ офицеров пришлось расправляться со вчерашними красными партизанами из крестьян или балтийскими матросами – «буревестниками революции», то из документов той поры это совершенно не просматривается. Жестокость на местах органов ЧК, созданных при их участии карательных экспедиций и отрядов ЧОН не уступала их подобным акциям против белых, а в пиковые моменты затянувшейся взаимной резни на Тамбовщине или в Сибири еще и превосходила уровень зверств первых лет Гражданской войны.

В той же истории с кровавым подавлением восстания матросов в Кронштадте в марте 1921 года ведомство Дзержинского играло главную роль. Само восстание красных матросов в крепости Кронштадт весной 1921 года логично продолжало цепочку крестьянских и солдатских выступлений этой «малой фазы» Гражданской войны 1920–1921 годов. Уже в момент восстания власть Ленина совершила свой знаменитый вынужденный маневр, свернув жестокую политику военного коммунизма и наступления на село, перейдя к политике НЭПа. Кронштадт стал последней каплей в начале 1921 года, и не только оттого, что был самым опасным в череде этих мятежей для власти Ленина, потому что восстала масса вооруженных матросов в изолированной крепости на острове, к которым теоретически могла по морю прийти из-за границы помощь от белой эмиграции или иностранной армии. Просто к этому моменту в, казалось бы, уже полностью усмиренной властью большевиков Советской России, где уже практически не было организованных белых или иностранных армий, этот вал крестьянско-солдатских мятежей накатывал неотвратимо. К моменту выступления в марте 1921 года кронштадтцев не были до конца усмирены еще мужицкие мятежи на Тамбовщине, в Воронежской губернии, на Волге, в Сибири. Окончание главной фазы Гражданской войны вызвало необходимость демобилизации части огромной Красной армии, и возвращавшиеся в свои села вчерашние защитники Советов часто вливались в ряды восставших. Во избежание этого власть пошла было на хитрость, не распуская части бойцов РККА по домам, а создавая из них «трудармии» – нечто среднее между нынешним стройбатом, старым проектом графа Аракчеева с «военными поселениями» и совсем уж бесправными рабами на постройках египетских пирамид. Но от этой практики быстро пришлось отказаться – «трудоармейцы» от такого оборота своей судьбы тоже начали мятежи, тем более что и сюда легко проникали сведения о бедственном положении в деревне, обираемой продразверсткой.

То же и в армии, что было особенно опасно, мятежи разного калибра вспыхивали уже с начала 1920 года, солдатско-матросские выступления в Верном или в Кронштадте стали только самыми громкими в этой череде, вынудившей все же власть большевиков маневрировать и временно отступить от своей сверхидейной позиции к компромиссному НЭПу. В Кронштадте вообще восстала элита и главная опора советской власти к октябрю 1917 года – «гордость и краса революции» в лице матросов самого экстремистски-революционного Балтийского флота. Именно они поубивали в октябре 1917 года своих флотских офицеров, они шли в Петроград устанавливать ленинскую власть, они массово шли в Гражданскую на фронт и давили другие антибольшевистские восстания. Но политика военного коммунизма и печальные вести из сел, откуда были призваны на флот многие балтийцы, привели и их к восстанию. И 1 марта 1921 года гарнизон Кронштадта восстал против власти Ленина под теми же броскими лозунгами «За Советы без коммунистов», «Против бюрократии и комиссарократии», «За возвращение к революционным ценностям» и так далее.

Большевистские историки напрасно пытались замазать эту метаморфозу в матросской массе на Балтике, утверждая, что настоящие революционные «буревестники» были убиты на фронтах Гражданской войны, а мятеж 1921 года организовали «несознательные» новобранцы, мобилизованные большей частью с Украины, многие из которых будто бы были развращены службой у Махно или разных гайдамаков. В пример обычно приводили персону главного руководителя восстания в Кронштадте и председателя «Временно-революционного комитета» (ВРК) повстанцев Степана Петриченко, действительно незадолго до того пришедшего на флот из украинских селян. Но это в целом просто лукавые увертки: и в основной взбунтовавшейся массе кронштадтцев было множество старых ветеранов революции, и в ВРК более половины составляли такие заслуженные «буревестники» со стажем с 1917 года. Просто матросы и тогда были во многом экстремистской и не слишком идейной силой, целиком подчинявшейся директивам Ленина и его большевистского ЦК, многие и в революции больше проявляли свой анархизм и полубандитскую удаль. А военный коммунизм и жесткая политика Ленина взялась согнуть им шею под ярмо нового закона – уже большевистского, вот Кронштадт и полыхнул восстанием за прежние вольности и «попранные идеалы революции».