Эрнест Лависс - Том 1. Время Наполеона. Часть первая. 1800-1815

Но всего сильнее испанская катастрофа отозвалась в Австрии. В низложении испанских Бурбонов австрийский дом увидел предостережение всем законным династиям и угрозу самому себе; поэтому он тотчас стал с лихорадочной энергией ускорять начатое уже раньше преобразование своих военных сил. Император Франц II издает один за другим указы о сформировании резерва действующей армии, об организации ландвера (Landwehr), наконец, о всеобщей мобилизации. Известие о катастрофе при Байлене внушило австрийцам мысль воспользоваться затруднительным положением Наполеона и самим перейти в наступление. До сих пор они вооружались из страха, теперь продолжали вооружаться из жажды реванша. Еще не решаясь на новую войну, правительство вело себя вызывающе, уступая внушениям партии, стоявшей за войну. Таким образом, Наполеон, только что готовившийся к широкой наступательной кампании, видел себя теперь вынужденным защищать свои южные границы против Испании и против английской высадки, а за Рейном и Альпами вставала, угрожая, Австрия. Все его планы были разрушены, все комбинации уничтожены, его престиж подорван, Англия спасена, а сам он снова вовлечен в эти континентальные войны, которые ни к каким окончательным результатам не приводили; таковы были для него последствия катастрофы при Вайлене.

Новые планы Наполеона.Гнев и горе Наполеона не имели границ. «У меня здесь пятно», — сказал он, указывая на свой сюртук. Он писал Даву: «Когда вы узнаете об этом, у вас волосы дыбом станут на голове». Тем не менее он не терял надежды исправить и даже отчасти предотвратить последствия катастрофы. С присущей ему подвижностью ума он менял и перекраивал свои планы. Для того чтобы снова завоевать Испанию и отомстить за поруганную честь своего оружия, он неизбежно должен был перебросить на юг значительную часть своей германской армии. Принуждаемый необходимостью к жертве, Наполеон мгновенно решился: он очистит Пруссию, но обратит это в собственную заслугу перед императором Александром, чтобы тем крепче привязать его к себе. Александру прежде всего он и сообщает свое решение письмом из Рошфора в Петербург, причем с тонкой хитростью помечает свoe письмо задним числом, чтобы царь подумал, будто оно было написано до получения известий из Испании, и чтобы возмещаемая в нем мера имела вид бескорыстного одолжения. Этим Наполеон рассчитывал понудить царя нажать на Австрию и помешать ее выступлению, Восточные дела, писал Наполеон, они уладят на предстоящем свидании: так как необходимость предпринять поход в Испанию лишает его возможности предложить царю как наиболее ценный дар раздел Турции, то он найдет другой способ удовлетворить его и в случае надобности отдаст ему дунайские княжества без всякой территориальной компенсации для Франции, если со своей стороны царь согласится держать в узде Германию. Таким образом, союз с Россией остается базисом всех комбинаций Наполеона, но теперь он хочет дать ему новое назначение: до сих пор он видел в этом союзе прежде всего орудие наступления, теперь же стремится обратить его в орудие обороны и репрессии. Отныне это будет руководящей идеей его политики.

Сначала император Александр, казалось, был готов пойти навстречу его желаниям. Он с радостью принял известие о намерении Наполеона эвакуировать Пруссию, признал Жозефа испанским королем, выразил сожаление по поводу несчастья, постигшего Дюпона, и даже дал легкое предостережение Австрии. Затем он отправился в Эрфурт, горя нетерпением: только что происшедшая в Константинополе новая революция, во время которой бывший султан Селим III погиб, Мустафа IV был низвергнут и на престол возведен его брат Махмуд [42], должна была, по-видимому, облегчить ему достижение его дели. Тем не менее он остановился в Кенигсберге, чтобы повидаться с прусской королевской четой. Тем временем Наполеон вернулся в Париж. 15 августа у него был бурный разговор с австрийским послом Меттернихом, причем он старался доказать последнему, что объявление войны Австрией будет для нее равносильно самоубийству. 8 сентября он заключил с принцем Вильгельмом Прусским соглашение об эвакуации: военная контрибуция была окончательно определена в 140 миллионов; крепости на Одере — Штеттин, Кюстрин и Глогау — он удерживал в качестве залога, и максимальный состав прусской армии устанавливался в 42 000 человек. Приняв эти меры предосторожности, Наполеон затем уже думает только о свидании с императором Александром. Он хотел пленить, заинтересовать, поразить, ослепить русского царя; он привез с собою все, что было у него наиболее замечательного во всех отраслях: Талейрана и Тальма, весь женский персонал Французской комедии, гвардейские команды и придворный штат, — словом, полный набор великолепных декораций; гениальный режиссер, он превратил старый немецкий город в пышную сцену для одной из тех удивительных комедий, какие он умел ставить так мастерски.

Свидание в Эрфурте.27 сентября оба самодержца встретились, не доезжая города, и затем торжественно вступили в него под гул орудий и звон колоколов, приветствуемые кликами войска: «Да здравствуют императоры'» Первый разговор их был посвящен обмену любезностями, согласно этикету: они осведомлялись друг у друга о здоровье императриц и принцев. «Если бы хватило времени при первом визите, — ехидно писал Талейран, — вероятно, было бы замолвлено словечко и о здоровье кардинала Феша». В следовавшие затем дни близость между императорами как бы восстановилась и окрепла. Они были неразлучны. Наполеон оставлял в своем распоряжении только утренние часы, которые употреблял на беседы с Гёте и другими немецкими мыслителями и поэтами; он старался очаровать их и очень дорожил этой победой. Днем императоры катались верхом, присутствовали на маневрах, делали смотры; они называли друг друга братьями, подчеркивая это, и обменялись шпагами. Вечером они снова встречались в театре, где Тальма играл трагедии перед партером, полным королей. Короли баварский, саксонский, вюртембергский и королева вестфальская прибыли в Эрфурт изъявить свою преданность императору; маленький город был полон немецких князьков, именитых гостей и любопытных, и в эту расшитую золотом международную толпу проскользнуло несколько членов немецких тайных обществ — людей, доведенных до отчаяния унижением своей родины. Один юный студент поклялся заколоть Наполеона, но в решительную минуту у него не хватило мужества.

Князья и сановники соперничали друг с другом в низком раболепстве. «Я не видел, — сказал Талейран, — чтобы хоть одна рука с достоинством погладила гриву льва». Пример лести подавал сам Александр; известно, как он подчеркнул стих Вольтера: «Дружба великого человека — благодеяние богов». Царь называл Наполеона не только величайшим, но и лучшим из людей. Его брат Константин восхищался красотою французского войска и играл в солдатики: он зазывал в свою комнату часового, стоявшего у его дверей, и приказывал ему стрелять, как на ученье, рискуя убить вюртембергского короля, жившего напротив. Однажды на параде, проходя с комендантом города Удино позади шеренги, Константин приподнял ранец одного из французских гренадеров. «Кто меня тронул?» — возмущенно спросил ветеран, обернувшись. — «Я!» — находчиво отвечал Удино.