Эрнест Лависс - Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая

Бельгийские партии.Одно обстоятельство способствовало сохранению голландского владычества, именно — разделение бельгийцев на две большие партии, которые ненавидели друг друга и которые существуют поныне, не слагая оружия: партию либеральную и партию клерикальную, или католическую. Почти все бельгийцы были католикамп, но в то время как одни из них страшились засилья духовенства и вдохновлялись принципами французской революции, другие во всеуслышание выражали самые нетерпимые и ретроградные убеждения. Либералы устами Дотранжа в декабре 1825 года говорили: «Государь, защищайте нас от иезуитов, но освободите от налога на помол!» Напротив, клерикалы на все смотрели глазами своих священников и мечтали об упрочении за католицизмом привилегий государственной религии. Между публицистом Луи де Поттером и адвокатом Жандебьеном — передовыми либералами — и Герлахом или Секюсом — ораторами клерикальной партии — залегала бездна. От правительства зависело оставить эту бездну зияющей и парализовать бельгийскую оппозицию путем раздробления ее на две части. Дебаты по поводу законов о народном образовании показали, что эта политика легко осуществима и что небольшими уступками можно привлечь часть либералов на сторону правительства. Но Вильгельм I не умел или не желал этого видеть; он не отказался ни от одного пункта своей политической, хозяйственной и религиозной программы. Он не дал серьезных ручательств ни либералам, ни клерикалам, и в конце концов объединил против себя тех и других. Умеренные, вроде Сильвена ван де Вейера, Ж.-Б. Нотомба, виконта Вилена или адвоката Лебо, явились посредниками между обеими партиями и заклинали их забыть взаимные предубеждения и обиды, чтобы сообща настаивать на удовлетворении своих требований. Герлах дал лозунг союза, объявив неразрывно связанными свободу культов, свободу печати и свободу обучения; бельгийцы приняли эту теорию, и с 1828 года они сгруппировались в одну партию под одним знамепем — свободы совести, слова и преподавания.

Бельгийский союз и правительство (1828–1830).Располагая теперь значительными силами, оппозиция быстро распространила свои идеи среди городского и сельского населения южных провинций. Было организовано повсеместное петиционное движение, в газетах велась энергичная полемика, с парламентской трибуны раздавались производившие большой шум речи. Провинциальные штаты Льежа, Намюра и Геннегау обратились к королю с петициями об отмене налогов на >помол и убой. Когда же Вильгельм сделал вид, будто считает их поступок противозаконным, вся страна поддержала провинциальные штаты, наводнив палату своими ходатайствами. В последние месяцы 1828 года было собрано более 70 000 подписей. Здесь были, между другими, имена графов де Мерод и виконта Вилена из Брюсселя, маркиза Родригеса и Адольфа Бартельса из Гента, графа Утремона и Шарля Рожье из Льеяга. Требовалось известное гражданское мужество, чтобы подписывать подобные петиции, ибо правительство тайно следило за тем, что оно называло «происками, направленными к нарушению общественного спокойствия», и сам король в июне 1829 года, обращаясь к льенскому муниципалитету, назвал поведение петициоперов «гнусным». Эта злополучная фраза не только не остановила движения, но еще усилила его: во Фландрии был учрежден орден Гнусности. Члены его получали медаль, на которой изображена была раскрытая книга — намек на право петиций, обеспеченное конституцией, и начертаны следующие слова: «Верны до гнусности». Петипии, обошедшие всю Бельгию, были покрыты в 1829 году 360 000 подписей, и движение охватило все классы общества: дворян и буржуа, промышленников и купцов, горожан и поселян.

Рядом с петиционным движением шла страстная агитация в печати. Ван де Вейер, Нотомб, Дюкпетио, Жоттран и особенно Луи де Поттер в Нидерландском курьере и Бельгийце, Бартельс в гентском Католике, Лебо и Ш. Рожье в льежском Политике, другие в Маасском курьере указывали на несправедливости правительства и защищали против него интересы бельгийцев. Маасский курьер начал в 1828 году печатать ряд статистических материалов, где на основании точных цифр доказывалось, что все видные должности и звания захвачены голландцами. Луи де Поттер, мечтавший о роли бельгийского О'Коннеля, поместил в Нидерландском курьере два письма, которые привели министерство в ярость: «Доныне, — писал Поттер, — травили иезуитов, теперь давайте срамить, бесчестить, преследовать министерскую клику!» Преданный суду за эти подстрекательства, он был приговорен к полуторагодичному тюремному заключению и штрафу в 100 флоринов. Но этот процесс предоставил ему случай публично изложить жалобы бельгийского народа, и из тюремной камеры он продолжал атаковать правительство своими памфлетами. Разосланный им во все независимые газеты адрес, с требованием «свободы во всем для всех», жадно читался публикой, так же как и другие аналогичные его писания. На время Поттер стал кумиром своих соотечественников. Король Вильгельм I, обеспокоенный влиянием, которое приобрела оппозиционная или, вернее, «союзная» печать, основал для самозащиты специальный орган в Брюсселе, Насьональ, и во главе его поставил Либри-Баньяно — человека с запятнанной репутацией, родом итальянца, дважды осужденного во Франции за подлоги и побывавшего в каторжной тулонской тюрьме, циничного памфлетиста, способного написать и сделать все, что угодно. При помощи Насьоналя король рассчитывал обесчестить своих противников. Но он достиг как раз обратного. Ругань Либри-Баньяно, его бестактные заявления вроде того, что «на бельгийцев надо надеть намордники, как на собак», больше повредили, чем помогли защищаемому им делу, и когда Нидерландский курьер раздобыл и напечатал три секретных указа, которыми король жаловал своему защитнику в общей сложности 85 000 флоринов из промышленного фонда, — это вызвало всеобщее негодование. Притом выступление на арену Либри-Баньяно не устрашило публицистов Союза. В пресловутом послании к генеральным штатам король возвестил, что вскоре им будет представлен проект нового закона о печати, и без обиняков высказал все свое неудовольствие. Пользуясь случаем изложить «свое личное мнение» о деятельности правительства, он не постеснялся придать своей власти безответственный характер: «Мы никогда не желали, — говорилось здесь, — неограниченно пользоваться правами нашего дома и ограничили их по нашему собственному побуждению» (11 декабря 1829 г.). В то же время министр юстиции ван Маанен разослал своим подчиненным циркуляр, где требовал, чтобы они в 48 часов выразили согласие с принципами, изложенными в королевском послании. Этот акт произвола немедленно возымел свое действие: Маасский курьер заявил, что послание представляет собой «манифест деспотизма против свободы», а де Поттер написал Письмо Демофила к королю, где суверенитету короны противопоставил суверенитет хартии и делал еывод, что поскольку король отверг конституцию, бельгийцы, со своей стороны, имеют право снова считать себя независимыми. Вскоре затем тот же де Поттер вместе с несколькими журналистами напечатал призыв к национальной подписке для вознаграждения чиновников, потерявших свои должности за преданность общему делу. Тогда правительство решило затеять новый процесс, — и де Поттер был приговорен к изгнанию на 8 лет, его товарищи по скамье подсудимых Тилеманс и редактор Католика Бартельс — на 7 лет, владелец типографии, в которой печаталась эта газета, Неве — на б лет (апрель 1830 г.). Эта строгость бессилия, разумеется, только усилила злобу бельгийцев.