Эрнест Лависс - Том 7. Конец века (1870-1900). Часть первая

Воссоединение Германии под гегемонией Пруссии положило конец тактическим разногласиям между лассальянцами и эйзенахцами. Рабочие снизу стали давить в пользу объединения обеих партий. Вожди эйзенахцев, пренебрегая значением революционной теории, склонились к единству с лассальянцами на основе крупных идейных уступок и на объединительном съезде в Готе, положившем начало единой социал-демократической партии Германии, согласились на принятие ярко выраженной компромиссной программы. Программа включала в себя ряд совершенно неправильных, либеральных лассальянских положений. Так, в программе сохраняется лассальянское требование содействия государства производительным товариществам. Маркс подверг резкой критике проект Готской программы в письме к Бракке, в «Критике Готской программы» и других произведениях и письмах (см. Маркс и Энгельс, Соч., т. XV). — Прим. ред.

Откуда взял это наш автор — решительно неизвестно. Гогенцоллерны нехотя, скрепя сердце, только после страшнейшего разгрома Пруссии Наполеоном I приступили к освобождению крепостных, да и то сейчас же приостановили это, едва лишь избавились от Наполеона. — Прим. ред.

Неверно. Ни одно из положений научного социализма не может быть истолковано как «восстановление прошлого». История знает неоднократные попытки эксплуататоров замаскировать классовую сущность буржуазного государства подобными «истолкованиями», но все эти попытки потерпели полный крах. Германский фашизм — этот злейший враг современного человечества — также в целях обмана масс пытается прикрыть свою классово-враждебную сущность, называя себя национал-социализмом. — Прим. ред.

Исключительным законом против социалистов Бисмарк пытался уничтожить самостоятельное политическое движение рабочего класса. На основе этого закона за один только 1878/1879 год было закрыто 240 рабочих союзов и обществ, 127 периодических изданий, арестованы сотни людей. Правительство тотчас приступило к созданию широкой сети провокаторов, проникавших почти в каждую социал-демократическую организацию. Но несмотря на отдельные измены, на капитуляцию ряда лидеров перед Бисмарком, на острые внутрипартийные разногласия, на образование примиренческой оппозиции, социал-демократия не только сумела сохранить свои основные кадры, но и перейти после небольшой заминки к перестройке партийной организации на нелегальные методы работы и значительно расширить свое влияние. Под непрестанным руководством Маркса и Энгельса и в их непримиримой борьба со всякого рода оппортунизмами социал-демократия превратилась в грозную силу, показавшую бессилие Бисмарка и его исключительной политики против рабочего класса. Фактическая неудача исключительного закона означала банкротство всей внутренней политики Бисмарка и вызвала его отставку. — Прим. ред.

Это была полицейская провокация, и никакой реальной опасности никакие «немецкие государи» не подвергались. — Прим. ред.

В действительности политика Бисмарка являлась отрицанием права на труд. Она была направлена на создание таких условий труда рабочих, которые обеспечивали бы немецкой буржуазии выколачивание высокой нормы прибавочной стоимости. — Прим. ред.

Регламентация времен меркантилизма вообще, а Кольбера в частности, началась, во-первых, с регламентации выделки и качества товаров и организации контроля за исправностью выполнения относящихся к этому предмету правил; во-вторых, с контроля по части осуществления цеховых правил. Ровно никакой связи между деятельностью Кольбера и законодательством Бисмарка нет и быть не могло. «Вдохновлялся» Бисмарк не Кольбером, а Наполеоном III. — Прим. ред.

«Мы не можем» (формула папы Пия IX). — Прим. ред.

Более точный подсчет дает 335 500. — Прим. ред.

Более точно: 763 000; в 1890 году — 1 427 300; в 1898 году — 2 107 100; во французском тексте показан, явно вследствие опечатки, 1899 год, когда никаких выборов в рейхстаг не было, — и показана цифра: «почти 1 800 000». Если имелся в виду 1898 год, то неточность, как читатель видит, очень уж велика. Но, может быть, автор имел в виду пропущенный им 1893 год? В 1893 году социал-демократы собрали 1 787 700 голосов. — Прим. ред.

Евгений Рихтер — враг социализма, описавший в тоне иронии и насмешки «государство будущего». — Прим. ред.

Для автора, убежденнёйшего либерала-индивидуалиста, все, что сколько-нибудь отклоняется от «манчестерской школы» полного невмешательства государства в экономическую жизнь, уже является чем-то очень похожим на «социализм». Поэтому он склонен даже в консерваторе и монархисте Шмоллере и других экономистах «катедер-социалистического» толка (социалистов на кафедре) в самом деле видеть провозвестников «социальной солидарности» (?) и «социалистической» Германии. Сущность катедер-социализма отражена в книге Шмоллера о немецкой мелкой промышленности и в работах Брентано об английских тред-юнионах. Выступления катедер-социалистов «в защиту фабричного законодательства и профсоюзов» были направлены не на защиту подлинных интересов рабочего класса, а для увековечения капиталистического строя. Прим. ред.

Должно отметить, что Бисмарку удалось курьезным образом внушить не только современникам, но и потомству, что он «военный человек». Никогда он не был военным человеком, всю свою жизнь служил в гражданской службе, сначала по судебному ведомству, потом по дипломатическому. Но какими-то ухищрениями он добился права носить мундир «желтых кирасир», в котором умел молодцевато держаться, и носил соответствующую фуражку. Наш автор повторяет ошибку едва ли не всех иностранных патриотов. Немцы все-таки реже впадают в это заблуждение. — Прим. ред.

Эта хвалебная характеристика неверна ни относительно Бисмарка, ни относительно монархии Гогенцоллернов. Бисмарк всегда был и остался в душе прусским юнкером и монархистом по убеждениям. У него всегда был налицо и играл руководящую роль политический расчет, и самое объединение Германии он вел и провел так, чтобы больше всего выиграла Пруссия, а в Пруссии — чтобы больше всех выиграла монархия и чтобы насколько возможно меньше проиграло бы хозяйство прусских помещиков. Он был очень умен и очень циничен и, сам называя неоднократно прусскую трехклассную систему выборов «насмешкой над здравым смыслом», не позволял, однако, и пальцем коснуться до этой системы, исключительно потому, что она была выгодна прусским юнкерам и крупной консервативной буржуазии. Демократию он и презирал и ненавидел. Что касается прусской монархии, то она тем крепче сплачивала вокруг себя силы собственнических классов, чем сильнее буржуазию разбирал страх перед ростом социал-демократии и перед грозящей пролетарской революцией. Монархия в Германии именно до своей гибели была неизменно реакционной силой. — Прим. ред.