Юрий Федосеев - Великая Смута

Второго января 1570 года передовой отряд опричников вошел в Новгород, предварительно выставив вокруг него крепкие заставы, чтобы никто не мог спастись бегством. Все церкви и монастыри, все дома именитых горожан были опечатаны. Подозревая, что основная крамола кроется в первую очередь среди священнослужителей, о чем и доносил волынец Петр, царь обложил двадцатирублевым штрафом каждого иерея и монаха. Тех, кто не мог заплатить, ставили на правеж. Но этого показалось мало. Все приказные, все богатые купцы и промышленники были взяты под арест. Город в ужасе затаился. Седьмого января все священники и монахи, не заплатившие штраф, были зверски умерщвлены и развезены по монастырям для погребения. На следующий день царь прибыл в город, выслушал литургию в Софийском соборе, после чего пошел в архиепископские палаты, где во время обеда по его приказу был схвачен новгородский архипастырь с чиновниками и слугами. Церковную казну, посуду, иконы, книги, богатое убранство — все забрали в царскую казну.

На Городище открылся суд над мнимыми изменниками, растянувшийся на пять недель. Ежедневно перед неправыми судьями, царем Иваном и его сыном, представали до тысячи новгородцев, которых били, мучили, жгли, привязывали к лошадям за ноги или за голову и волокли в Волхов. Казнили целыми семьями. Грудных детей привязывали к матерям и сталкивали под лед. Выплывавших добивали баграми и секирами.

В разных источниках мы встречаем разные данные о количестве жертв новгородского погрома: 60 тысяч в Псковской летописи, 27 тысяч у опричника Иоанна Таубе и 1,5 тысячи в поминальнике самого Ивана Грозного. Истина, надо полагать, лежит где-то посередине. Псковский летописец писал по слухам, а царь мог посчитать за жертвы лишь именитых новгородцев без жен, детей, слуг и работников. Так что 10–20 тысяч — цифра вполне реальная.

Двенадцатого февраля, оставив князя Петра Пронского наместником и воеводой Новгорода, царь двинулся в сторону Пскова, намереваясь и там учинить подобное. А в Александровскую слободу отправился огромный обоз с награбленным имуществом и арестованными новгородцами, подозреваемыми в измене. Среди них находился и архиепископ Пимен, так усердствовавший на суде против Филиппа. О масштабе разграбления Новгорода свидетельствуют признания одного из немецких опричников, Генриха фон Штадтена: «Я был с великим князем (в новгородском походе) с одним конем и двумя слугами… Я возвращался в мое имение с сорока девятью конями, из которых двадцать два были запряжены в сани с добром». Неплохая добыча. После такой «отеческой заботы» Новгород опустел, его торговля пришла в упадок, как и знаменитые ранее ремесла.

Пскову повезло, если можно так сказать. «Намаявшегося» в Новгороде царя совместными усилиями мудрого наместника князя Юрия Токмакова, юродивого Салоса и покорного верноподданного населения удалось умилостивить. Как дар были восприняты адресные ограбления богатых псковитян да монастырских касс.

Иван Грозный торопился в Москву, где велось следствие в отношении архиепископа Пимена, его новгородских соумышленников, московских пособников и сочувствующих им. Под стражей находилось более трехсот человек. В числе подозреваемых, помимо новгородцев и земцев, оказались и в чем-то провинившиеся перед царем видные опричники, такие как Алексей Басманов и его сын Федор, казначей Никита Фуников, боярин Семен Яковлев, князь Афанасий Вяземский и другие. В соумышлении с новгородцами был обвинен и глава посольского приказа (канцлер) Иван Висковатый, осмелившийся взывать к царю «не проливать столько крови, иначе не с кем будет не только воевать, но и жить». Нужно сказать, что царь к тому времени уже изрядно разочаровался в опричнине, но по упрямству своему и за неимением другой надежной опоры своей тирании продолжал терпеть ее существование.

И вот 25 июля в Москве в Китай-городе состоялась казнь. То, что обвинения в большинстве своем были надуманными, говорит хотя бы тот факт, что половине осужденных даровали жизнь. Вряд ли бы Иван Грозный оставил без наказания явных крамольников. Остальные (около двухсот человек) окончили жизнь в страшных мучениях. Царь лично распоряжался казнями — одна не походила на другую и каждая отличалась изощренностью. Но и этого оказалось мало: жен восьмидесяти казненных утопили, а мать, жену и дочь Висковатого после надругательства над ними заточили в монастырь, где они вскоре умерли.

Однако это не было концом безумной тирании. Еще два года лучшие люди государства Российского не чувствовали себя в безопасности. От рук опричников продолжали гибнуть заслуженные воеводы и великомудрые царедворцы, земцы и ранее преданнейшие царю опричники. Ивану Грозному везде мерещилась измена. И только трагедия 1571 года, а вслед за ней и победа 1572 года наконец-то вразумили царя поверить земству. Но об этих событиях и связанных с ними московско-крымских отношениях нужно рассказать чуть подробнее.

Итак, возвратимся к делам крымским. Мы остановились на отрицательной реакции хана в связи с ликвидацией Казанского и Астраханского царств, а также на успешных походах против крымских татар Вишневецкого, Ржевского, Адашева. Радужные перспективы развития московско-крымских отношений поддерживал и удачливый период Ливонской войны. На этом фоне Иван Грозный по примеру своего деда делает попытку заключить союз с Девлет-Гиреем. Но этот союз, эта дружба были нужны не сами по себе. Во все времена цари и короли, как правило, дружили против кого-то. Так и в этом случае предполагалось дружить против ослабевшей Литвы. Для ведения дипломатических переговоров в Крым был направлен большой посол Афанасий Нагой. Посла приняли радушно, однако «татарин любит того, кто ему больше даст», поэтому послу были выставлены требования регулярных и весьма богатых поминков. Хотя Нагой и отговаривался тем, что «дружба не покупается», но поминки пошли, да такие, что крымский хан на время забыл все свои претензии на Казань. Но аппетит приходит во время еды, да к тому же и польский король не скупился, чтобы завоевать расположение Девлет-Гирея. Он прислал такую казну, что крымский хан, не задумываясь, послал свои отряды в набег на русские земли. Правда, поход этот вряд ли можно считать удачным — он не взял ни одного города, несмотря на отсутствие в них каких-либо значительных русских сил, а часть его рассеявшихся для грабежа отрядов была разбита. Тем не менее, воодушевленный щедрыми поступлениями от польского короля и в надежде что-то еще выторговать у русского царя, Девлет-Гирей стал вновь требовать себе Казань и Астрахань. Получив отказ, татары осенью 1565 года предприняли новый поход, но, встретив достойный отпор со стороны защитников Болхова, сочли за благо вернуться в свое разбойничье логово. В постоянных переговорах, чередовавшихся с демонстрацией силы, прошло еще четыре года, пока турецкий султан не принял решение о походе на Астрахань. Весной 1569 года 17-тысячная турецкая армия и 50-тысячная армия крымских татар двинулись вверх по течению Дона в направлении волго-донской переволоки. Только вот крымский хан, не желавший усиления турок в Северном Причерноморье, был для них плохим союзником. Он и сам не проявлял инициативы, и турок отговаривал, да к тому же и всячески вредил им. Закончился поход бесславно: ни Волго-Донского канала не прорыли, ни городов не поставили, ни Астрахани не взяли. Не помогли им и ногаи, решившие изменить русскому царю, с которым они, по их же признанию, дружили «пока были наги и бесконны», а теперь, оправившись, изъявили готовность на все ради своих единоверцев. Крымский хан достиг своей цели: турки потеряли интерес и охоту силой восстанавливать мусульманские царства на Волге под своим покровительством, но сам Девлет-Гирей такой надежды не терял и продолжал требовать от царя передачи этих царств под свою юрисдикцию.