Андрей Васильченко - 100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Мои приятели разбудили меня, когда солнце было уже высоко в небе. Я предупреждаю, что мы сразу же должны исчезнуть. Где-то снаружи раздаются шаги! Мы прячемся и пристально смотрим на дверь. Она открывается. Входит гражданский венгр. Он испуган не меньше нас. За ним в дом входят два молодых человека. Они просят нас, чтобы мы ушли. Если бы прибыли русские, которые патрулируют эту местность едва ли не ежедневно, им бы не поздоровилось. Мы собираемся уходить, но просим, чтобы нам дали хоть какой-то пищи… О продвижении вперед можно было даже не мечтать. Наше настроение падает. Мы решаем вернуться обратно в дом, пока не появились русские. Когда мы возвращаемся, венгры бледнеют от ужаса. В качестве гарантии их безопасности они просят сдать оружие и боеприпасы. Мы отдаем оружие, при условии, что они вернут его позже. Венгры говорят, что если нагрянут русские, то они могут сказать, что разоружили и взяли в плен немцев. Они достают картофель, чистят его и начинают варить. Я снова укладываюсь на пол и засыпаю. Приятели пытаются меня разбудить, когда картофель готов. Им удается это не с первого раза. В полусне я съедаю два ложки и вновь падаю на пол. Мы просыпаемся в 6 часов утра. Венгры угощают нас чаем с хлебом. Я выспался и чувствую себя бодрым».

Затем группа направилась в сторону Грана. При этом она миновала туристическую базу в Добогокё (одной из самых высоких вершин Пилишских гор). Но база оказалась под охраной советских патрулей, в итоге гору пришлось обходить с севера. Из-за глубокого снега и отвесных обрывов отступающим немцам удавалось за день преодолевать не более 4 километров. Утром 20 февраля их, перенесших многочисленные невзгоды и страдания, от Грана отделяло несколько километров. «Мои ноги болят так сильно, что мне пришлось разрезать сапоги. Стянуть их можно только помощью моих товарищей. Когда нам снова надо двигаться в путь, я обнаруживаю, что не могу надеть их обратно. Я говорю моим приятелям, что они могут двигаться дальше без меня. Я бы остался в какой-нибудь из хижин. Главное было выяснить, кто контролирует эту территорию. Но мои товарищи решают не покидать меня. Они тоже не хотят идти дальше. На рассвете мы видим, что в каких-то ста метрах от нас находится город. Если верить карте, то это Гран. 10 дней назад этот город был еще в немецких руках. Мы скатываемся по склону и направляемся к домам на окраине. В одном из них нам указывают, в каком из домов разместились немецкие солдаты. Мы смогли вырваться из окружения».

Но для кого-то прорыв заканчивался много недель и даже месяцев спустя. Несколько групп немецких солдат, которые панически боялись русского плена, скрывались в лесах до самой весны 1945 года. Некоторые даже до лета. Кому-то удавалось скрыться в венгерской столице. Некоторые из таковых, наиболее решительные, пытались спустя несколько дней выйти из города, одетые в штатские костюмы. Очевидцы рассказывают, как один из подобных солдат, облаченный в изящное пальто, по-немецки (!) интересовался у прохожих на улице города, как добраться до Будакеси. Унтерштурмфюрер СС Фриц Вогель, который был приписан к штурмовому университетскому батальону, укрывался с будапештскими студентами до апреля 1945 года. Прикинувшись глухонемым, он смог добраться до Вены, уроженцем которой он и являлся. До того, как Европа оказалась поделена «железным занавесом», он регулярно слал своим спасителям благодарственные письма и пакеты с подарками.

В последний день битвы за Будапешт не стоило списывать со счетов немецких и венгерских солдат, которые остались на территории, примыкающей к Будайскому замку. Эти солдаты оставались по совершенно разным причинам. Несколько воинских подразделений получили приказ о начале прорыва слишком поздно или вовсе не получили его. Многие преднамеренно не стали его исполнять, так как считали прорыв бессмысленным и безнадежным предприятием. Многие из них тут же отправлялись на склады, где начинал и делить продовольствие. Они знали, что вскоре попадут в плен, а потому предпочитали сделать это с набитым животом. К числу поздно проинформированных подразделений преимущественно принадлежали венгерские группы, которые пытались уклониться от боев. Число подобных солдат составляло где-то около 5 тысяч человек.

Кроме этого было еще около тысячи тяжелораненых, которые были размещены в импровизированных госпиталях в туннеле, подвале национального банка и других местах. Как вспоминает очевидец, «многие из них рыдали и думали, что к следующему утру их убьют». Главный военный врач гарнизона вместе со всем медицинским персоналом сбежали, бросив раненых на произвол судьбы.

Единственным, кто после неудавшейся попытки прорыва вернулся в госпиталь, был дивизионный врач Хюбнер. Он намеревался помочь сотням людей, которые лежали без еды и медикаментов в подвалах королевского дворца. Позже он вспоминал: «В замке царило безумие. За недели осады многие познакомились с этим явлением очень близко. Действиями людей руководили лишения, бедствия и желание выжить. Вряд ли можно было возлагать ответственность на отдельных людей. Но между тем раненые заметили, что их бросили. Среди них началась паника. Во всех углах огромного подземного госпиталя то и дело раздавались щелчки пистолетных выстрелов. Многим была недопустима сама мысль о попадании в советский плен. Мне удалось разыскать несколько благоразумных легко раненных офицеров, казначея штаба и группу из восьми унтер-офицеров. Они должны были успокоить людей. При помощи громкоговорителя я сообщил раненым, что мы будем оставаться с ними до последней минуты и будем заботиться о них. Но венгры занимались тем, что отбирали у раненых оружие и распускали самые ужасные слухи. В мое распоряжение себя предоставили только два врача. До окружения Будапешта я поддерживал с ними дружеские отношения.

Как уже упоминалось, солдаты не должны были голодать в подвалах и окопах. В итоге они без зазрения совести брали штурмом кладовые и склады. Возмущение тем, что их обманули, вылилось в бессмысленную жажду разрушения. Молодой унтер-офицер открыл бункер сбежавшего генерала Пфеффера-Вильденбруха и оделся в оставленную им парадную униформу. Прежде чем мы его смогли удержать, он, возомнив себя генералом, выстрелил себе в грудь…

Утром, в районе 8 часов я принялся за дело. Надо было ампутировать руку одному тяжелораненому обер-лейтенанту, который после атаки вернулся в замок. Работать приходилось в нижних катакомбах, по соседству с тяжелоранеными. Некоторое время спустя дозорные сообщили мне, что в зоне видимости появились первые русские. Но никаких эксцессов не произошло. Разве что у входа в нашу операционную теперь постоянно стоял русский с автоматом наперевес. Мне потребовалось собрать все силы в кулак, чтобы не показать своего волнения. Я продолжал оперировать. После операции я изрядно отхлебнул из бутылки. Иван сделал то же самое. И лишь после этого мы пошли наверх для процедуры сдачи в плен. По сути, это была формальность, никто ничего не передавал, никто ничего не принимал. Во всех свободных помещениях замка можно было заметить множество русских. Водка текла рекой.