Ева Кюри - Мария Кюри

Их оживленный разговор нисколько не препятствует еде. Хлеб, масло, сливки и варенье - все исчезает как по волшебству.

- Юзеф, сегодня урок танцев, и ты нужен в роли кавалера, - говорит Эля, не забывающая серьезных дел. - Броня, как ты думаешь, если разгладить мое платье, оно еще сойдет?

- Так как другого нет, следовательно, оно должно сойти, - философски замечает Броня. - Когда ты вернешься к трем часам, мы им займемся.

- У вас очень красивые платья! - убежденно говорит Маня.

- В этом ты еще ничего не понимаешь. Слишком мала!

Все расходятся. Броня убирает со стола. Юзеф, сунув тетрадь под мышку, исчезает. Эля и Маня, толкаясь, бегут в кухню.

- Мой бутерброд!.. Мои сардельки!.. Где же масло?

Несмотря на сытный завтрак, девочки уже думают о новой пище. Они суют в свои парусиновые сумки все, что будут есть в гимназии, когда в одиннадцать часов наступит большая перемена: булочку, два кусочка польской, очень вкусной, колбасы, сардельки и большое яблоко...

Маня застегивает набитую битком сумочку и надевает ранец.

- Скорей! Скорей! А то опоздаешь! - посмеивается Эля, тоже собираясь уходить.

- Не опоздаю! Еще только половина девятого. До свидания!

На лестнице Маня обгоняет двух пансионеров своего отца. Они, не очень торопясь, тоже идут в гимназию.

Гимназии, пансионы, школы... Вся юность Марии Склодовской прошла под звуки этих слов. Отец преподает в гимназии, Броня окончила гимназию, Юзеф в университете, Эля - в пансионе. Да и собственная их квартира что-то вроде школы! Сама Вселенная должна бы представляться Мане как огромная гимназия, где живут преподаватели с учениками и господствует единый идеал: знание!

Пансионеры стали меньшим бедствием с тех пор, как семейство Склодовских рассталось с Кармелитской улицей и обосновалось на улице Лешно. Сам дом очарователен: стильный фасад, тихий двор с воркующими голубями, балконы, сплошь затянутые диким виноградом; квартира - на втором этаже и столь велика, что Склодовские занимают четыре комнаты, отдельные от комнат пансионеров.

Улица Лешно с ее широкой мостовой между двумя рядами зажиточных домов вполне отвечает "хорошему тону". Иными словами, в ней нет славянской "живописности". Этот почти изысканный квартал напоминает Западную Европу многим: начиная с кальвинистской церкви, как раз против дома Склодовских, и кончая зданием во французском стиле с колоннами на Романской улице.

Закинув ранец за спину, Маня бежит к "Голубому дворцу" графов Замойских. Минуя парадный вход, она идет в старинный двор, охраняемый большим бронзовым львом. Здесь девочка останавливается в полном разочаровании: двор пуст - никого нет! Чей-то приветливый голос окликает Маню.

- Не убегай, Манюша... Казя сейчас выйдет!

- Благодарю вас, пани. Добрый день, пани!

Из окна на антресолях выглядывает жена библиотекаря Замойских, пани Пржиборовская, и дружески улыбается младшей Склодовской, маленькой круглощекой девочке с живыми глазками, в последние два года самой близкой подруге дочери Пржиборовской.

- Непременно заходи после полудня. Я приготовлю вам шоколад-гляссе, как ты любишь!

- Конечно, приходи к нам завтракать! - кричит Казя, скатываясь с лестницы и хватая за руку Манюшу. - Бежим, Маня, а то мы опоздаем!

- Сейчас, только подниму кольцо у льва!

Маня заходит каждый день за Казей, и Казя ждет ее у входа в дом. Если Маня не застает ее на месте, она поворачивает тяжелое бронзовое кольцо в пасти льва и откидывает его на львиный нос, а затем идет своей дорогой к гимназии. По положению кольца Казя видит, что Маня уже заходила, и если Казя хочет ее догнать, то пусть идет скорее.

Казя - очаровательное существо. Это веселая, счастливая горожаночка, балованная любимица своих родителей. Муж и жена Пржиборовские балуют и Маню, обращаются с ней как с дочерью, чтобы девочка не чувствовала себя сиротой. Но целый ряд мелких признаков и в их одежде, и в наружности говорит о том, что одна из них - ухоженный ребенок, что каждое утро мать старательно расчесывает ей волосы и сама завязывает ленточки, а другая, четырнадцати с половиной лет, - растет в семье, где некому заняться ею.

Взявшись за руки, девочки шествуют по узкой Жабьей улице. Со вчерашнего завтрака они не виделись, и, конечно, им нужно рассказать друг другу о множестве животрепещущих вещей, касающихся почти всецело их гимназии в Краковском предместье.

Переход из пансиона Сикорской, по духу совершенно польского, в казенную гимназию, где властвует дух руссификации, - переход тяжелый, но необходимый: только казенные имперские гимназии выдают официальные аттестаты. Маня и Казя мстят за это принуждение всякими насмешками над гимназическими учителями, в особенности над ненавистной классной дамой мадемуазель Мейер.

Эта маленькая брюнетка с жирными волосами, в шпионских неслышных мягких туфлях - отъявленный враг Мани Склодовской. Она все время укоряет девочку за упрямый характер и за презрительную усмешку, которой Маня отвечает на оскорбительные замечания.

- Говорить со Склодовской совершенно бесполезно, ей все как об стенку горох!.. - жалуется это тупое существо.

Больше всего раздражают ее в Мане кудри на голове, что, по мнению надзирательницы, "смешно и непристойно", и, каждый раз она приглаживает головной щеткой непокорные кудряшки, пытаясь сделать из Мани прилизанную Гретхен. Тщетно! Уже через несколько минут легкие, свободно вьющиеся локоны вновь обрамляют лицо девочки, а глаза Мани весьма невинно, но торжествующе, с особенным вниманием останавливаются на волосах надзирательницы, уложенных двумя блестящими бандо.

- Я запрещаю тебе смотреть на меня так... свысока! - захлебываясь от злости, кричит Мейер.

- А я не могу иначе! - дерзко отвечает Маня, рост которой гораздо выше.

Изо дня в день продолжается война между крайне независимой ученицей и раздраженной надзирательницей. В прошлом году разразилась страшная буря. Пробравшись незаметно в класс, мадемуазель Мейер застала Маню и Казю в ту минуту, когда обе девочки весело танцевали между партами по случаю убийства Александра II, внезапная смерть которого повергла в траур всю империю.

Одним из самых прискорбных следствий всякого политического гнета является развитие жестокости среди угнетенных. Маней и Казей владеют злопамятные мстительные чувства, совершенно незнакомые свободным людям. В обеих девочках - по природе великодушных, нежных - живет еще другая, особая мораль, в силу которой ненависть считается добродетелью, а повиновение подлостью.

Под действием этих чувств все ученицы страстно набрасываются на то, что им позволено любить. Они обожают красивого молодого Гласса, преподающего им математику; Слозарского, преподавателя естественной истории; оба поляки, следовательно, сообщники. Но и по отношению к русским их чувства имеют различные оттенки. Например, что надо думать о таинственном Микешине, который, награждая за успехи одну из учениц, молча протянул ей том стихотворений революционного поэта Некрасова? Польские школьницы с изумлением замечают и во враждебном лагере признаки сочувствия.