Ева Кюри - Мария Кюри

Есть краковская песенка, где говорится о Висле: "В этой польской реке столько очарования, что всякий, способный это понимать, будет любить ее до гроба". В отношении меня это, по-видимому, верно.

Что-то смутное по своему происхождению, но глубокое влечет меня к этой реке.

До свидания, дорогая; поцелуй свою сестру Ирен. Обнимаю вас обеих от всего преданного вам сердца.

Твоя Мэ.

* * *

Во Франции...

По почину барона Ротшильда в 1920 году создается Фонд Кюри, автономное учреждение, имеющее право получать пожертвования, субсидии для развития научной и лечебной работы Института радия.

В 1922 году тридцать пять членов Медицинской академии вручили своим коллегам следующую петицию:

Мы, нижеподписавшиеся, полагаем, что академия оказала бы себе честь, если бы избрала мадам Кюри своим членом-корреспондентом в знак признательности за ее участие в открытии радия и нового способа лечения кюри-терапии.

Петиция была революционной. Академики не только соглашаются избрать женщину, но, порывая с обычаями, сами хотят избрать ее независимо от нее самой. Шестьдесят четыре члена знаменитого сообщества подписывают свой манифест, давая этим урок своим собратьям по Академии наук. Все кандидаты на свободное кресло отказываются от него в пользу мадам Кюри.

Блестяще прошедшее избрание состоялось 7 февраля 1922 года. Президент академии месье Шошар с высоты трибуны обращается к Мари:

Мы приветствуем в Вашем лице крупного ученого и мужественную женщину, посвятившую свою жизнь бескорыстному научному труду, патриотку, которая и во время войны, и в мирные времена всегда делала больше, чем требовал долг. Вы оказываете благотворное моральное воздействие своим примером и славой Вашего имени. Мы благодарны Вам за это. Мы гордимся Вашим пребыванием среди нас. Вы первая из французских женщин стали академиком, но разве была другая, достойная того же?..

В 1923 году Фонд Кюри решает торжественно отпраздновать двадцать пятую годовщину со дня открытия радия. Правительство тоже участвует в этом празднестве, и по его инициативе обе палаты единогласно принимают решение об ассигновании мадам Кюри как "национальной награды" ежегодной пенсии в сорок тысяч франков, переходящей на Ирен и Еву Кюри.

Через двадцать пять лет после заседания Академии наук от 26 декабря 1898 года, когда зачитывалось сообщение Пьера Кюри, мадам Кюри и Ж.Бемона "О веществе большой радиоактивной силы, содержащемся в уранините", в тот же день 26 декабря, но 1923 года огромная толпа заполнила большой амфитеатр Сорбонны.

Французские и заграничные университеты, ученые общества, общественные и военные учреждения, парламент, высшие школы, студенческие землячества, печать прислали делегации на это торжество. На эстраде разместились: президент Французской Республики Александр Мильеран; министр народного образования Леон Берар; ректор академии и председатель Фонда Кюри Поль Аппель; профессор Лоренц, выступающий от имени иностранных ученых; профессор Жан Перрен, выступающий от факультета естествознания Парижского университета, и доктор Антуан Беклер от Медицинской академии.

В группу "важных персон" замешались седой мужчина с серьезным лицом и две пожилые женщины, вытирающие на глазах слезы, - это Юзеф, Эля и Броня, явившиеся, чтобы присутствовать на торжестве Мани. Слава, свалившаяся на голову младшей Склодовской, нисколько не отразилась на братских чувствах. Никогда еще волнение и гордость не красили так эти три лица.

Андре Дебьерн зачитывает научные сообщения об открытиях в области радиоактивных тел. Руководитель научных исследований Института радия Фернанд Хольвек демонстрирует с помощью Ирен несколько опытов с радием.

Президент Французской Республики преподносит Мари Кюри национальную пенсию "как скромное, но искреннее свидетельство общего восхищения, уважения и благодарности", а Леон Берар остроумно замечает, что правительство и палаты, предлагая и принимая этот закон, должны были оставить без внимания или, по выражению юристов, "признать недействительными скромность и бескорыстие мадам Кюри".

Последней встает мадам Кюри, приветствуемая громом аплодисментов. Тихим голосом, стараясь никого не забыть, она благодарит всех, кто ее чествовал. Говорит о Пьере Кюри. Заглядывает в будущее. Не в свое, в будущее Института радия, горячо убеждает оказывать ему помощь и поддержку.

* * *

Я изобразила Мари Кюри в вечернюю пору ее жизни, когда она стала предметом восхищения народных толп, когда ее принимали главы государств, посланники и короли на всех широтах земного шара.

В моих воспоминаниях о всех торжествах и приемах в ее честь всегда господствует все тот же образ: бескровное, невыразительное, почти равнодушное лицо моей матери.

Когда-то она высказала мысль: "В науке мы должны интересоваться вещами, а не личностями". Прошедшие годы научили ее, что народы, даже правительства, интересуются вещами через посредство личностей. Волей-неволей она усвоила, что ее личная история послужила к чести науки, способствовала расцвету научных учреждений. Она стала средством для пропаганды любимого ею дела.

Но в ней самой ничто не изменилось: все тот же страх перед толпой, все та же робость, от которой холодеют руки, пересыхает в горле, а главное, такая же безнадежная неспособность к суете сует. Несмотря на все старания, ей не удается войти в соглашение со славой. Она и впредь не будет одобрять того, что называется проявлением фетишизма.

Во время одного из своих путешествий она мне пишет:

Я нахожусь вдали от вас обеих и являюсь предметом многих манифестаций, которых я не люблю и не могу оценить, потому что они меня утомляют, - от этого я сегодня с утра чувствую себя немного грустно.

Когда я сошла с поезда в Берлине, с того же поезда сошел боксер Демпси, и собравшаяся толпа с приветственными криками бежала вслед по платформе. А в сущности, есть ли разница между шумными приветствиями в адрес Демпси и мой собственный? Мне думается, что такой способ нельзя одобрить, кто бы ни был предметом манифестации. Впрочем, я не представляю себе ясно, как это должно происходить и в какой степени допустимо смешивать человека с той идеей, какую он представляет...

Разве неумеренные приветствия открытию двадцатипятилетней давности могли удовлетворить ту страстную студентку, которая еще жила в этой немолодой женщине? В унылом тоне ее высказываний слышится возмущение преждевременными похоронами, какими является "известность". Не раз она проговаривается: "Когда они мне говорят о моих "блестящих работах", мне кажется, что я умерла, что я вижу себя в гробу. - И добавляет: - Также мне думается, что те услуги, какие я еще могла бы оказать, их не интересуют, что, если бы я исчезла, им было бы легче расхваливать меня".