Вольдемар Балязин - Семнадцатый самозванец

На юг от Черты уходили в Дикое поле шляхи - узкие полоски сухой земли, вытоптанные тысячами подков и сапог, лаптей и босых ног, копыт и долее. Тянулись шляхи из Крыма, от грозного перекопского царя, от Кафы и Бахчисарая до Шацка и Тулы. Через Ахтырку на Ворскле проходил Бакаев шлях, через Белгород шел Муравский шлях, через Оскол - Кальмиусский, через Тамбов - Ногайский.

Переплетались, петляли, извивались татарские шляхи, проносилась по ним степная конница, гнали по ним табуны коней, отары овец, гурты волов, стада коров, тысячные толпы полонянников.

Стон и плач невольников и невольниц висели над шляхами. Черепа бессловесных тварей и человечьи, омытые дождями, кости, белели по их закраинам. И не только суслики да коростели свистели в траве - нагайки и стрелы степняков да их разбойничий посвист не умолкал в Диком поле с ранней весны до глубокой осени.

А вокруг шляхов, желая добычи, вертелись конные ватажки понизовой вольницы с Волги и Дона, чубатых запорожцев, охочих государевых людей из городков на Черте.

Иные ватажки выходили в степь с пушками, с добрым огневым нарядом, конно, людно и оружно. Шло их во сто, а то и по двести человек со всей воинской хитростью и великим береженном. Иные же выходили сам-третий, с саблей да самопалом. И выходило по-разному: к удалым бог приставал возвращались с немалым дуваном, а многолюдные телепни приходили назад ни с чем.

Вот так в середине мая 1644 года вдоль по берегу речки Миус, неподалеку от Кальмиусского шляха, крутились четверо запорожцев, надеясь на то, что и к ним пристанет бог. Атаманом этой немноголюдной ватажки был Иван Вергунёнок, прибежавший на Сечь из Полтавы.

Был Иван смугл, быстроглаз, и хотя ростом невелик, но силой и удалью мог потягаться с двумя детинами саженного роста. Трое других запорожцев молодечеством да смелостью были подстать атаману. Не впервой выезжали они в Дикое поле, как раз туда, где сходились владения Сечи с землями перекопского царя Гирея. В прошлые годы удавалось им отбивать и русских полонянников и телеги с награбленным крымцами добром и даже однажды взять на аркан молодого легкомысленного мурзу понадеявшегося на двух нукеров и милость Аллаха.

Нукеры оба пали в сшибке, оставив коней и оружие, а за мурзу Иван взял добрый выкуп - иному бы скареду на полжизни хватило, да не к тем татарин попал - продуванила ватажка все до полушки за какой-нибудь месяц.

А на этот раз не заладилось дело у Ивана с товарищами - шли по сакме такие отряды - полку не совладать.

И крутились казаки между берегом Сурожского моря и речкой Миус, промышляя птицу да рыбу, забывая, каким он бывает - хлеб насущный.

Долгие и уже теплые дни сменялись короткими и темными, все ещё прохладными ночами, а удача никак не шла в руки казаков. И вдруг в середине дня заметили запорожцы облако пыли и услышали рёв множества коров и волов: по всему было видно, что погонщики согнали измученное жаждой стадо с дороги и повели к водопою на берег Миуса.

Вергунёнок с товарищами свели коней в балку, что шла прямо к реке, а сами залегли наверху, приготовив самопалы. Воли и коровы, толкаясь и оттирая друг друга боками, скатились в реку и едва забредя с жадностью стали пить мутную желтоватую воду. Трое верхоконных погонщиков-татар спрыгнули с коней на землю, свили сёдла и подпруги, оставив узду, положили на берег сабли, колчаны, луки, стянули сапоги, штаны и азямы - и повели лошадей к реке.

Был полдень, ярко светило солнце, в одном перегоне от водопоя начинались владения крымского хана, а многодневная, полная опасностей дорога почти вся уже была позади - и потому погонщики чувствовали себя в безопасности.

Введя коней по щиколотку в воду, они бережно ополоснули их, дали остыть и лишь после этого, позволили напиться. Кони, фыркая, опустили головы вводу, погонщики, смеясь, и что-то весело крича друг другу, начали плескаться и брызгаться, как вдруг грянули враз четыре пищали - и двое тут же замертво пали и возле тех мест, где они только что стояли, желтая вода Миуса стала медленно розоветь. Кони всхрапнули, запрядали ушами, вскинули вверх головы. Третий татарин нырнул под воду и, выскочив у прибрежных кустов, в чем мать родила кинулся наутек, петляя как заяц,

Казаки от великой удачи и от того, как потешно улепетывай от них голый степняк, и стрелять ему вслед не стали.

А когда выгнали стадо из реки, да пособирали брошенный татарами скарб, то решили и вдогон за беглецом не ходить - что с голого табунщика возьмешь, тем более, что и стоптанные сапоги, и рваный азям он оставил на берегу.

Взяв в повод захваченных коней, и окружив стадо, запорожцы погнали его на заход солнца - в Сечь.

А когда стемнело - навалилась на них невесть откуда татарская сила. Трех товарищей Ивана на глазах у него в жаркой схватке порубили степняки саблями, а самого его сорвали с седла волосяным арканом, как он когда-то снял с аргамака мурзу и, как он тогда мурзу, привязали веревкой к седельной луке и погали вместе со скотом, нахлестывая кнутом, если не шибко бежал.

Так и трусил Вергунёнок позади стада, глотая пыль и проклиная белый свет, а более всего кляня себя, дурака, что не догнал тогда голого табунщика и не положил его в степи, потому что добежал татарин до своих и навел их на след. Да и трудно ли было отыскать отметины, оставленные десятками волов и коров да семью лошадьми, когда любой степняк и зайца выследит?

На десятый день пригнали татары иссохшего и почерневшего казака в Бахчисарай и в первую же пятницу продали маленькому, носатому, говорливому человечку, который, не развязав ему рук, и не сняв аркана, повел за собой из города вон.

Вергунёнок шёл и не знал, что ему и думать. Так как хозяин его шел пешком, стало быть идти им было недалеко, однако вскоре и Бахчисарай остался позади, а они брели куда-то по каменистой дороге и когда Иван спросил своего хозяина, куда это они идут, тот закричал на него страшно, но ни одного слова казак не понял.

Меж тем узкая каменистая дорога шла дальше и дальше. Справа от дороги, как только вышли из города потянулась отвесная серая скала вышиной саженей в пятьдесят, а слева - бежали вниз виноградники. Они спускались по крутым склонам в длинную узкую лощину. На дне лощины паслись козы и лошади, а на противоположном её склоне - прямо насупротив виноградников - лепились одна над другой каменные татарские сакли.

Навстречу Вергунёнку то и дело попадались татары - важные, лениво шагающие мужики, голопузые, босоногие ребятишки, закутанные с ног до головы в черное. бабы. Никто не обращал на связанного казака никакого внимания не в диковину было видеть здесь такое.

И вдруг Вергунёнок увидел нечто столь дивное - глазам не поверил. В отвесной скале, все ещё тянувшейся справа от дороги, заметил он окна и двери, переходы и лестницы, как будто не скала была это, а храм. Подняв к небу голову, казак и вовсе обомлел - у самого верха скалы, над окнами последнего этажа, стояли - скорбные и строгие - угодники божьи. Видать искуснейший богомаз писал тех угодников, ибо стояли они как живые, а синие и красные ризы их, казалось, вот-вот затрепещут от ветра.