Вольдемар Балязин - Семнадцатый самозванец

"Свита какого-то потентата", - смекнул Тимоша. - Как рынды, или же стрельцы из государева стремяного полка - все в одинаковой одёже. Только чьи же они? На татар не похожи, на турок тоже".

Слабый ветерок колыхнул знамя. Из складок глянул на Тимофея грозный зрак Иисуса. "Волохи! - обрадовался Тимоша. - Все ж таки православные христиане, не турки, не татарва".

Из шатра вышел некто грузный, пьяный. Зло и тупо поглядел на гайдуков, на пленников. Гайдуки опасливо на него взглянули, встали прямо. Толстяк подошел к Тимоше и, что-то крикнув, ткнул пальцем себе под ноги. Тимоша молчал, не шевелясь. Гайдуки подскочили, один ударил под колени, второй, обхватив за шею, дернул книзу. Тимоша упал на колени. Толстяк крикнул ещё что-то. Гайдуки бросили на колени Костю и, не дав распрямиться, обоих потащили на веревке в шатер.

Все вокруг были по нехорошему тяжело пьяны и потому ни Тимоша, ни Костя не могли угадать, что с ними будет через мгновение. Под ноги Тимоше кинулись шуты и карлы - безумные, страшные, визжащие, лающие, мяукающие. Важный толстяк сунул грязный сапог под нос Тимоше, и кто-то из окружавших крикнул по-русски: "Целуй!" Тимоша, вздернул подбородок и почувствовал на затылке холодное острие клинка...

* * *

Из табора их вывезли на арбе, в которой прежде перевозили навоз. Вывезли голых, связанных одной веревкой. Сбросили у дороги, избитых, измазанных кровью и грязью. Они лежали ничком, содрогаясь и скрипя зубами от воспоминаний минувшей ночи, в которую на их долю выпало столько унижений и издевательств, сколько не выдало за всю их прежнюю жизнь, даже если бы все гадкое и постыдное, случившееся с ними до этой ночи, увеличили во сто крат.

Дотемна они прятались в кустах у реки, а с темнотой, отмыв кровь и грязь и оплетя чресла ветвями и листьями, двинулись на полдень. К утру они набрели на юрту бедного буджакского татарина и с грехом пополам объяснили, что их ограбили лихие люди. Татарин сказал печально и тихо:

- Башибузук - нет. Большой бей, хан, коназ сымает бедыный человек всё. - Он дал Тимоше и Косте рваные портищи и старый мешок, из которого они соорудили ещё одни штаны. Он дал им одну рубаху на двоих и пол-круга сыра.

Прощаясь, татарин сказал:

- Ходит, ходит батыр. Собирает силу на хана, на коназа, на бея. Силу надо. Тьму батыров надо - больших беев побивать...

* * *

Тимоша повторил хрипло:

- Скажи ему, Зелфукар-ага, - побусурманюсь, если даст мне сорок тысяч конных. Нужна мне тьма батыров, чтобы силой поломать царскую силу.

Великий визирь встал, медленно подошел к Тимоше. Уставясь в глаза ему немигающими желтыми, как у тигра, зрачками, сказал тихо:

- Переведи ему, Ззлфукар-ага: сначала он отречется от учения пророка Исы и станет правоверным суннитом, а потом мы подумаем - давать ли урусу бунчук и доверить ли Алем - зеленое знамя правоверных.

Тимоша выслушал толмача, покраснел от гнева, задышал тяжко, раздувая ноздри. Выдавливая слова, произнес хрипло:

- Даст сорок тысяч конных - побусурманюсь.

Визирь сощурил глаза, поджал губы.

- Скажи беку - будет ему отныне таим* (* Таим - содержание.) с моего стола. А ты, Зелфукар-ага, подбери князю грамотного ходжу, который мог бы объяснить ему, сколь прекрасно и истинно учение пророка Магомета, внушенное ему самим аллахом.

* * *

Ивана Вергунёнка привели к великому визирю вслед за Анкудиновым. Так же сложив руки на животе, неподвижно стоял у плеча везир и азама Зелфукар-ага. Так же тихо и монотонно журчал его голос. Так же перебирал чётки, не то слепой, не то дремлющий желтолицый старик. Только совсем не так отвечал Азему-Салиху паше Иван Вергунёнок.

Когда визирь спросил его, чего он хочет от падишаха вселенной, Иван, заносчиво вздернув голову, сказал Зелфукару-аге:

- Скажи ему, что со мною он не смеет разговаривать сидя, если я, русский царевич, стою перед ним.

Визирь перестал перебирать чётки и, приоткрыв глаза, сказал, что царевич может сесть насупротив него.

Иван сел, скрестив ноги, и попросил Зелфукара-aгy точно перевести то, что он скажет.

- Я хочу видеть брата моего, турецкого царя Ибрагима. И говорить стану только с ним.

Великий визирь, услышав это, на мгновение поверил, что перед ним действительно внук царя урусов Ивана Ужасного, повоевавшего Казанский и Астраханский улусы, Сибирский юрт и многие иные татарские орды. Но десятилетия службы при дворе, природный ум и привычка не верить ничему, кроме того, что проверено сто раз и не может содержать в себе никакого подвоха, победила и на этот раз.

Кого только не видел Азем-Салих паша во дворцах Великого сеньора, как называли султана в страдах, поклонявшихся пророку Исе!

Искатели приключений, бродяги, чародеи, самозванцы, лазутчики так и роились у порога султанских дворцов, и если кто-нибудь из них проникал через его высокие резные двери внутрь, везир и-азам должен был точно определить, сколько стоит предлагавший свои услуги человек и во что может обойтись правительству государства, именовавшего себя Блистательной Портой, это одолжение.

Смуглый до черноты, дерзкий, кареглазый казак все же чем-то смутил визиря, и он решил сначала сбить с наглеца спесь, а потом поглядеть, что из всего этого выйдет. Открыв глаза, Азем-Салих сказал:

- Его султанское величество, повелитель правоверных, не может принять неверного гяура. Если ты примешь закон Магомета, то, может быть, тогда тебе будет позволено видеть лик владыки половины вселенной.

- Ты не понимаешь того, что говоришь, - громко, отчеканивая каждое слово, проговорил Вергунёнок. - Как это я, русский царевич, пойду доставать мой престол, надев на себя халат и чалму!?

Визирь подумал; "Кто бы ты ни был, урус, ты дерзок и глуп. Сначала ты говоришь мне, что я - великий визирь - не понимаю того, что говорю, а затем спрашиваешь меня, как тебе достать отобранный у тебя московский юрт". Но сказал другое:

- Ты, кажется, мало думал, прежде чем сказать мне то, что я сейчас слышал. Мы предоставим тебе время для размышлений.

Визирь хлопнул в ладоши и на пороге, как джины из бутылки, появились два янычара-балтаджи в белых бурнусах. Зная, что Вергунёнок понимает татарский язык, визирь неспешно и чётко сказал по-татарски:

- Отведите этого человека в Семибашенный замок.

Под черной кожей скул у Вергунёнка заходили желваки. Бешеными, белыми от злобы глазами он полоснул везир и-азама и, повернувшись к двери, громко произнес какую-то длинную фразу.

Зелфукар-ага закрыл глаза и укоризненно покачал головой. Великий визирь хотя и не знал языка урусов, но спрашивать толмача, о чем это с таким жаром говорил на прощание московский царевич - не стал.

* * *

Этой же ночью Зелфукар-ага пробрался на подворье русских послов. Кузовлев, уже отлежавшийся от качки, встретил толмача приветливо и радостно, а большой государев посол Степан Васильевич Телепнёв, хотя и был гостю рад, однако встретить его по достоинству не смог: от всех бусурманских напастей занедужил изрядно и лежал, тяжко дыша от некоего стеснения груди и великого жара.