А Артизов - Реабилитация как это было 1953-1956

Когда я заявлял следователю, что не знаю в чем я виноват, он говорил мне, что в своих показаниях я должен исходить из того, что существует вражеская антипартийная группа во главе с Кузнецовым и Попковым и что я являюсь участником этой группы. При этом Путинцев заявлял, что я арестован по указанию правительства и меня все равно осудят. Он заявлял мне, что следствие — это голос Центрального Комитета партии и, ведя борьбу со следствием, я веду борьбу с ЦК.

Несмотря на это, я продолжал отрицать свою вину. Однажды Путинцев повел меня в кабинет к полковнику Комарову, который начал на меня кричать и требовать, чтобы я сознался в совершенных преступлениях, заявляя, что все арестованные вместе со мной уже признались и остался лишь я один. На мой ответ Комарову, что я ни в чем не виноват, он схватил меня и ударил головой о стенку, после чего вызвал дежурного и отправил меня в камеру. Во время этих допросов никаких протоколов не велось.

Спустя некоторое время Путинцев вызвал меня и предложил подписать заранее составленный им протокол моего допроса. На мое замечание, что в этом протоколе все неправда и возводится клевета на А. А. Жданова, Путинцев заявил, что они ведут следствие невзирая на лица. Я отказался подписать этот протокол, тогда Путинцев меня избил и бросил в карцер.

В результате такого бесчеловечного обращения со мной, систематических избиений, применения карцера, лишения сна я потерял способность к сопротивлению и подписал все, что мне предлагал следователь…

Во время моих допросов в кабинет неоднократно заходил подполковник Рюмин, который также требовал, чтобы я давал показания, говорил, что меня нужно убить за то, что я отрицаю свою вину, а на мое заявление, что меня бьют, Рюмин ответил: „Мы бьем и этого ни от кого не скрываем"».

Проверкой показаний Турко было установлено, что с 26 августа по 29 октября 1949 года он вызывался на допросы 41 раз. Большинство вызовов происходило в ночное время, причем допросы длились до утра. Такой метод также служил целям физического и морального изматывания арестованного, т. к. согласно правил тюремного режима заключенные не имеют права спать в дневное время. Первый протокол допроса Турко с «признанием», причем не записанный от руки, а отпечатанный на пишущей машинке, датирован 30 октября. В этом протоколе Турко признал себя виновным в антисоветской вражеской деятельности и дал показания против других лиц.

Нужно указать, что 27 октября Турко был заключен на 5 суток в карцер. Он был освобожден из карцера досрочно 29 октября, после того как согласился подписать требовавшиеся от него фальсифицированные показания.

Бывший следователь Путинцев на вопрос о причинах заключения Турко в карцер показал:

«Признаю, что заключение в карцер Турко по указанию Комарова и Абакумова было с целью получения признательных показаний… Я признаю, что по делу Турко было допущено нарушение законности, применялись угрозы, я заявлял Турко, что „вас могут избить". Все это делалось на основании прямых указаний Абакумова и Комарова.

Если Комаров заходил на допросы Турко, то он, безусловно, его избивал, ибо это было у него обычным правилом… Должен откровенно признать, что я лично сомневался в обвинениях, предъявленных Турко и Закржевской. Но мы требовали такие показания в результате давления Абакумова».

Аналогичными приемами вымогались ложные показания и от привлеченной к ответственности по этому делу бывшей заведующей отделом партийно-комсомольских и профсоюзных органов Ленинградского обкома КПСС Закржевской.

Закржевская была арестована и заключена в тюрьму, будучи беременной.

В результате условий, в которых она находилась в тюрьме, у Закржевской произошел выкидыш. Несмотря на крайне тяжелое физическое и психическое состояние, Закржевская подвергалась систематическим вызовам на ночные допросы, во время которых от нее требовали признаться в якобы совершенных ею контрреволюционных преступлениях, а также изобличить в этом других лиц. На очной ставке с Закржевской Комаров показал, что, когда он впервые увидел Закржевскую на допросе, то обратил внимание на ее беременность и, приехав в министерство, доложил, что допросы беременной женщины производят ночью. Как показал Комаров:

«Абакумов грубо обрезал меня, заявив: „Нашелся мне тоже защитник. Врач не запрещает, а ты определяешь возможности ее допроса. Не вмешивайся в это и занимайся своими делами".

Закржевскую вызывали на допросы не только следователи, но и Абакумов, который требовал от нее ложных признаний о преступных связях с Кузнецовым. Через некоторое время Закржевской стали давать на подпись сфальсифицированные протоколы допросов. Доведенная до состояния морального и физического изнеможения, Закржевская подписала эти сфальсифицированные, лживые признания».

Михеев также подтвердил, что дал свои показания под воздействием незаконных методов следствия.

Перед судебным процессом Комаров по заданию Абакумова производил специальную усиленную подготовку подсудимых и вовлек в это преступное дело следователей. Так, Турко по этому поводу показал:

«Перед началом суда следователь Носов предупредил меня, чтобы я в суде показал все так, как записано в протоколах допроса. Он говорил, что вина моя небольшая и моя задача состоит в том, чтобы разоблачить подлость Кузнецова. Затем меня вызвал полковник Комаров и потребовал, чтобы я на суде повторил лишь то, что записано в протоколах допроса и с угрозой предупредил меня: „Суд идет и пройдет, а вы останетесь у нас". Я это понял так, что, если я в суде откажусь от показаний и расскажу о том, как со мной поступали на следствии, то меня снова будут бить… Накануне суда следователь Носов дал мне копию протокола моего допроса от 30 октября 1949 года и сказал, чтобы я хорошенько его прочел, запомнил и повторил на суде. Копию этого протокола я несколько раз прочел, зазубрил и повторил в суде. В перерывах судебного заседания ко мне приходили Комаров, Путинцев и Носов и говорили, что суду все ясно, что я должен на суде во всем признавать себя виновным и просить у суда пощады. Так я и сделал».

Подобные же показания о подготовке к судебному процессу дали Закржевская и Михеев.

Бывш. следователь МГБ Носов показал:

«Подготовка обвиняемых к судебному процессу имела место, ведущая роль в этом принадлежала Комарову».

Теперь ясно, почему Кузнецов, Попков, Вознесенский и другие признавали себя на суде виновными, и вряд ли кто-нибудь может поверить этим вынужденным «признаниям».

Фальсификация дела по обвинению ряда ленинградских работников была установлена после разоблачения Центральным Комитетом партии и Советским правительством врага народа Берия.