Жан Флори - Идеология меча. Предыстория рыцарства

Это пятно лежит и на мирянах. Для них табу не столь абсолютно, но, тем не менее, пролитие крови остается моральным проступком. Во всяком случае, таково мнение большинства, даже если святой Августин считает, что солдат, получив приказ, может убивать врага со спокойной совестью, [53] В отношении св. Августина см. тексты, приведенные в изданиях: Combes G. La doctrine politique de saint Augustin. Paris, 1927, p. 289–290; Regout R. La doctrine de la guerre juste de Saint Augustin a nos jours. Paris, 1935, p. 394; Cardini F. Op. cit., p. 202–213. См. также исследование Ортеги: Ortega J. F. La paz у la guerra en el pensamiento agustiniano / / Revista espanola de derecho canonico, 20,1965, p. 5–35. даже если Афанасий, когда пишет монахам с целью успокоить их на предмет неумышленной вины, хватает через край, взяв в качестве иллюстрации пример солдата: убивать запрещено, но истреблять противников на войне — законно и достойно похвалы. [54] Athanase. Lettre a Amun, P. G., col. 1173. Все более и более громкая проповедь добродетелей монашеской жизни — ухода от мира, сексуальной чистоты и ненасилия, изображение этой жизни как новой формы militia, как мирной и героической замены военной службы [55] Этот аспект хорошо показан Бейнтоном: Bainton R. H. The Early Church and the War //Jones R. M. The Church, the Gospel and the War. New York, 1948, p. 82 ss. не полностью снимают с тех, кто не ведет такую жизнь (мирян), вину в пролитии крови. Следы этой концепции встречаются в большинстве сборников канонов и у многих церковных писателей, с которыми мы встретимся позже. Процитируем здесь лишь пенитенциарий Эгберта, архиепископа Йоркского, который около 750 г. дает 40 дней наказания тому, кто совершил убийство в публичном бою — это относится ко всем milites — или по необходимости, например, отбирая какую-то вещь, которую пытались украсть у ее хозяина. [56] Penitentiel d'Egbert, I, 24, P. L. 89, col. 407. Полувеком позже, в начале IX века, у Халитгара Камбрейского мы встречаем наглядное свидетельство того, как изменилось отношение к человекоубийству: он устанавливает разные тарифы в зависимости от момента, когда было совершено убийство, и от лиц, ставших жертвами. Так, за убийство в военном походе, но без уважительной причины, накладывается покаяние сроком в 21 неделю; если это произошло в мирное время, срок составит 28 недель; наконец, за убийство ради защиты — себя или близких — покаяние не обязательно, при желании его можно заменить постом. Отметим, что убийство при исполнении служебных обязанностей не рассматривается. А ведь это — наиболее частый случай для milites того времени. Зато убийство мирянина влечет за собой 3 года покаяния, убийство клирика — 10 лет, [57] Halitgar de Cambrai. Liber poenitentialis. De homiddio, P. L. 105, col. 702 et 697. убийство на войне остается виной для законодательства, отражающего, как отмечает Ф. X. Рассел, щепетильность каролингской эпохи в вопросах войны и убийства. [58] Russel F. H. The Just War in the Middle Ages. London, 1975, p. 30–31.

Рабан Мавр в конце IX века еще объясняет, что убивающие по приказу государя во время войн между королями, тем не менее, несут долю личной ответственности, несмотря на полученный приказ, который они обязаны выполнять: даже в этом случае, по его мнению, немалое число убийств вызвано жадностью и желанием снискать милость господина в ущерб предписаниям Господа. Поэтому они не полностью простительны. [59] Raban Maur. Liber poenitentium, 15, P. L. 112, col. 141. В X веке каноническое законодательство еще предусматривает наказание солдату, совершившему убийство при исполнении служебных обязанностей на войне, даже «справедливой». Регинон Прюмский предписывает 40 дней покаяния. [60] Reginon de Prumm. De ecclesiasticis disciplinis et religione Christiana, lib. Ill, P. L. 132, col. 295. В конце X века Фульберт Шартрский заявляет, что солдат, убивший врага, хоть бы и по приказу начальника, несет полную ответственность за этот акт, который следует рассматривать как грех, требующий покаяния. [61] Fulbert de Chartres. De Peccatis capitalibus I, P. L. 141, col. 339: Si quis hominem occiderit sponte, septem annis poenitat <���…> Si publico hello, uno anno poenitat (Если кто убьет человека по своей воле, пусть кается семь лет <���…> А если во время публичной войны, тогда год). Это самое слабое из всех перечисленных здесь наказаний. Через несколько лет Бурхард Вормсский еще требует строгих наказаний для солдата, убившего врага на войне, по однозначному приказу законного государя. [62] Burchard de Worms. Liber Decretorum VI, 23 et XIX, 5 P. L. 140, col. 770 et 952: Fecisti homicidium in bello, jussu legitimi principis, qui pro pace hoc fieri jusserat?.. tres quadragesimas per legitimas ferias poeniteas (Ты убил человека на войне по приказу законного государя, который начал ее ради мира?., кайся три сорокадневных поста на большие праздники). Впрочем, отголосок этих идей встретится даже в XII веке в вопросе, заданном Петру Коместору патриархом Иерусалимским: дозволено ли христианину проливать кровь неверных. Используя слова заданного вопроса (Queris an liceat christianos militare contra paganos et eos occidere (Спрашиваешь, дозволено ли христианам воевать с язычниками и убивать их)), Петр Коместор отвечает, ссылаясь на авторитеты, о которых мы уже говорили, цитируя всех по эдикту Грациана, и успокаивает совесть патриарха, безапелляционно заявляя: «Itaque viriliter age, securus esto, funde sanguinen inimicorum Christi [63] Текст, изданный по Труаской рукописи 290 XII века Ж. Леклерком: Leclerq J. Gratien, Pierre de Troyes et la seconde croisade // Studia Gratiana II, 1954, p. 585–593. О декрете Грациана и войне см. Hubrecht G. La «juste guerre» dans le decret de Gratien / /Studia Gratiana, 3, Bologna, 1955, p. 161–177. (Так что действуй смело и будь спокоен, проливая кровь врагов Христовых) » . Поставленный вопрос говорит о том, что еще существует неуверенность по отношению к пролитию крови, даже если это кровь врагов христианства. Ответ же свидетельствует о значительной эволюции идеологии войны.

Мы дошли до конца эволюции, примечательные черты которой следует рассмотреть.

В первые века христианства война считалась абсолютным злом. На насилие христианин должен был отвечать ненасилием по примеру Христа. [64] См. на эту тему Lasserre J. La Guerre et VEvangile. Paris, 1963; Leenhardt F. Le Christianisme primitif et la guerre // Christianisme social, 43, 1930, p. 331–339; Cullmann O. Dieu et Cesar. Paris, 1956. О радикальной позиции Тертуллиана см. Mann H. R. Tertullian and War //Evangelical Quarterly, 1941, n. s., p. 202–213. Он не сталкивался при этом с непреодолимой проблемой, поскольку военная служба не была обязательной. Поэтому он мог примирить оба императива, управлявших его поведением: уважение к власти, считавшейся поставленной от Бога, даже если она была резко враждебна ему (как во времена Нерона, Домициана или Траяна), и уважение к божественным предписаниям, запрещающим убийство, вновь подтвержденным и развитым Иисусом в Нагорной проповеди. Конечно, не все христиане разделяли резко враждебное отношение Оригена, Тертуллиана или Киприана к военной службе. [65] О святом Килриане см., например, Capmany J. «Miles Christi» en la espiritualidad de san Cipriano. Barcelona, 1956. В целом о позиции христиан ср. Ryan E. A. The Rejection of Military Service by Early Christians // Tlieological Studies, 1952, p. 1–22. Однако интересно подчеркнуть: когда Цельс в конце II в. критикует позицию христиан — и, похоже, речь шла не о каком-то меньшинстве, но об обычном случае, — он обвиняет их, что они плохие граждане, потому что не участвуют в защите Империи («если бы все поступали, как христиане, варвары стали бы у нас хозяевами»); Ориген в своем опровержении не пытается ни отрицать, ни преуменьшать этого факта, но отвечает, что христиане лучше защищают Империю другим способом: своей верностью Богу и молитвами за Империю и императора. [66] Orignne. Centre Celse, VIII, 73. Однако, по мнению Ж. Моро: Moreau J. La persecution du christianisme dans I'Empire remain. Paris, 1956, p. 77–80, эта общая позиция Оригена и Тертуллиана представляла собой «яростный отказ иметь что-либо общее с государством» и не разделялась большинством христиан. Тем не менее, даже апологеты однозначно ставят человеческий закон ниже божественного и требований их веры, как отметили Симон и Бенуа: Simon M. et Benoit A. Op. cit., p. 121. Эту позицию действительно занимали все христиане, еще сохранявшие эсхатологический взгляд на историю и идею четкой раздельности двух городов, Божьего и мирского. См. на эту тему Danielou J. Nouvelle histoire de I'Eglise, t. I, op. cit., p. 170–174. Для первых христиан четко существовало два града: земной, к которому человек принадлежит по физическому рождению и которому следует служить в пределах, определяемых совестью, и другой, небесная отчизна, к которому получают доступ благодаря новому рождению и который один заслуживает полного служения и полной преданности. Служба первому относительна, второму — абсолютна. Существуют, конечно, индивидуальные вариации и оттенки в оценке службы государству, которую нужно или не нужно нести. [67] Мы, разумеется, не отрицаем, что в армии были христиане. См., например, самого Тертуллиана (Апологетика, 423). Отметим также, что к 300 г. Диоклетиан провел чистку армии, чтобы развязать преследования 303 г. Солдатамхристианам было приказано отречься либо оставить службу. См. Евсевия Кесарийского: Eusebe de Cesaree, Hist. Eccl, VIII, 1, 7 et VIII, 4, 23. Но, возможно, эти солдаты стали христианами после вступления в армию. Эволюция, ведущая к сближению обоих градов, ускоряется с приходом к власти императоров-христиан. До тех пор к христианину на военной службе отношение было в лучшем случае терпимым. Теперь осуждают тех, кто все еще отказывается служить, во всяком случае, в мирное время. Поскольку во время войны христианин, похоже, пока вправе, а то и обязан воздерживаться от применения оружия. [68] Это следует из анализа решений Арльского собора (см. выше), как признал даже Г. Фриц: Fritz G. Op. cit., col. 1977. См. также Василия Кесарийского: Basile de Cesaree. Epitre 188, 13, с комментариями С. Жье: Giet S. Les idees et Vaction sociale de saint Basile. Paris, 1941. Но эволюция продолжается, и мало-помалу лишь для избранного класса, для клира и монахов, остаются обязательными моральные требования, которые возлагались на всех христиан в то время, когда христианство, преследуемое или едва терпимое, благодаря этому могло пополняться людьми, отвечающими его требованиям. [69] Об эволюции моральной проблемы от Константина до Феодосия см. Greenslade S. L. Church and State from Constantine to Theodosius. London, 1954. Поэтому Константин в 313 г. дарует духовенству освобождение от всех общественных обязанностей. Монахи, в свою очередь, составляют «совершенный остаток», отделенный от грешного мира. С тех пор монашество становится некой заменой мученичества, прибежищем для нравственных добродетелей, стойких к компромиссам, оплотом ненасилия. Итак, запрет на службу для всех христиан превращается в освобождение от нее только клириков. Как признает Ж. Даниэлу, «что первоначально относилось ко всей церкви, незначительному меньшинству в языческом граде, стало относиться к отдельной группе, незначительному меньшинству в христианском граде». [70] Danielou J. La nonviolence selon I'Ecriture et la Tradition. Op. cit., p. 26. См., однако, примечания 13 и 14, с. 54, показывающие, что, во всяком случае, в некоторых областях христиане в целом продолжали отвергать военную службу.