Чарльз Рууд - Богров и убийство Столыпина

Вместе с тем нет никаких свидетельств того, что Богрову поставили определенный срок для осуществления террористического акта и угрожали смертью. Он утверждал, что это сделал анархист Степа, которого он знал по киевскому подполью и парижской эмиграции. Кличку Степа носил реальный человек — В. К. Виноградов, приговоренный к 15 годам каторги за убийство офицера и бежавший из Сибири. Угроза из его уст была делом нешуточным. Но исследователи справедливо задают вопрос: почему Богров в страхе перед пулей из-за угла предпочел смерть на виселице? К тому же он мог просто уехать за границу к родителям. Чьи-то личные подозрения вряд ли испугали бы секретного агента, которому постоянно приходилось защищать свою репутацию. Что же касается партийного суда, то парижский «Буревестник», чьим членом являлся анархист Степа, не проводил никаких разбирательств. Извещение о провокации могло быть опровергнуто или поставлено под сомнение, в то время как арест после покушения неизбежно раскрывал связь с охранкой. Наконец, сомнительным представляется сам факт встречи и даже приезд Степы в Киев. Последние агентурные сведения о нем, отложившиеся в полицейских архивах, обрывались на сообщении, что он собирался уехать в Латинскую Америку. Совершенно недостоверными следует считать показания Богрова, что его целью являлся подполковник Кулябко. Покушение на начальника Киевской охранки, который был доступен для своего агента каждый день, не требовало столь сложной подготовки.

Крутой поворот в поведении Богрова на суде по сравнению с ответами на допросах вполне объясним. Следствие в основном было завершено до 5 сентября, когда Столыпин был еще жив. Суд состоялся после кончины премьер-министра, когда над убийцей нависла угроза смертного приговора. Поэтому Богров отбрасывает позу несгибаемого борца против самодержавия и проявляет раскаяние. Вряд ли он надеялся на снисхождение, но, подбросив следствию полуреальные, полуфантастические данные, он мог задержать исполнение приговора на многие месяцы. Впрочем, если даже все показания Богрова являлись достоверными, то анархистов можно было бы квалифицировать только как подстрекателей убийства. Террористический акт был, безусловно, совершен в индивидуальном порядке.

Современников поразили молниеносное следствие, продолжавшийся всего шесть часов суд при закрытых дверях и быстрая казнь преступника. Поневоле вспомнилось, что И. П. Каляева, убийцу великого князя Сергея Александровича, казнили через три месяца, а Е. С. Созонов, убийца министра внутренних дел В. К. Плеве, был осужден на каторжные работы. Чтобы успокоить общественное мнение, Николай II назначил расследование действий должностных лиц, отвечавших за охрану сановников на киевских торжествах. Ревизия была поручена сенатору М. И. Трусевичу. Считалось, что бывший директор Департамента полиции профессионально разберется в ошибках охранки. Его кандидатура была одобрена сторонниками убитого премьер-министра, потому что Трусевич, лишившийся своего поста из-за происков генерала Курлова, не был склонен щадить бывших коллег.

Расследование велось медленно и обстоятельно. Ревизия сенатора Трусевича превратилась в предварительное следствие сенатора Н. З. Шульгина и дважды обсуждалась в I департаменте Государственного совета. Мнения сановников разделились, но в конце концов было решено предать суду генерал-лейтенанта Курлова, статского советника Веригина, полковника Спиридовича, подполковника Кулябко по обвинению «в бездействии власти, имевшем особо важные последствия». В январе 1913 г., когда был уже подготовлен обвинительный акт, Николай II распорядился прекратить дело в отношении трех обвиняемых. Четвертый подполковник Кулябко — был осужден на 16 месяцев. Впрочем, по высочайшему повелению этот срок был снижен до 4 месяцев.

Скандальное завершение расследования укрепило подозрения о причастности высших сфер к убийству премьер-министра. Недовольство его внутренней политикой нарастало по мере того, как вступали в силу реформы. Столыпина обвиняли в заигрывании с либеральными кругами, чрезмерном внимании к зажиточным крестьянам в ущерб помещикам, наконец, в скрытом конституционализме. В марте 1911 г. консерваторы перешли в открытое наступление, избрав в качестве предлога незначительный законопроект о введении земства в западных губерниях. Группа правых членов Государственного совета во главе с бывшим министром внутренних дел П. Н. Дурново и В. Ф. Треповым провалила законопроект. Они действовали с ведома Николая II; отклонение законопроекта было недвусмысленным выражением недоверия премьер-министру. Однако Столыпин принял решительные меры. Угрожая отставкой, он добился удаления своих оппонентов и заставил царя на три дня распустить обе законодательные палаты. Во время этого искусственного перерыва земства в западных губерниях были введены царским указом. Эта победа была поистине пирровой.

Демонстративное пренебрежение правами законодательных учреждений поставило точку в контактах премьер-министра с либеральной оппозицией. В то же время крайне правых привело в ярость изгнание их сторонников из Государственного совета. Николай II затаил глубокую неприязнь к властному министру. Столыпин прекрасно сознавал это и говорил близким друзьям о своей неминуемой отставке. Понимали это и другие. На киевских торжествах по поведению придворной челяди можно было безошибочно определить, что он попал в опалу. Возможно, те, кто потерпел поражение при попытке сместить его весной 1911 г., соблазнились мыслью избавиться от премьер-министра другим способом. Ходили слухи, что душой новой интриги был Григорий Распутин. Вместе с тем, как отмечалось в исторической литературе, нет никаких сведений о том, что Распутин имел какие-либо контакты с Богровым. Добавим, что он не имел никакого отношения к охране сановников.

Более конкретные обвинения высказывались в адрес руководителей охранки. Коковцов говорил царю, что в этом деле есть нечто большее, нежели преступная небрежность, по крайней мере со стороны генерала Курлова. Наиболее последовательным сторонником версии о причастности охранки к киевскому покушению был лидер октябристов А. И. Гучков. Он заявил о своих подозрениях по горячим следам во время дебатов в III Государственной думе и повторил их на склоне лет в эмиграции. Выводы Гучкова в разной степени поддержали некоторые историки. Одни из них писали, что охранники использовали выдумку Богрова в своих целях: «Они отлично знали, что предвосхищают тайное желание двора и камарильи. Риск, конечно, был, но игра стоила свеч». Другие исследователи, соглашаясь с тем, что в действиях охранки было много необъяснимого, все же отрицают существование заговора или высказывают мнение, что охранка неудачно провела рискованную операцию, «заигралась» с изобличенным ею агентом.