Лев Колодный - Китай-город

Пораженные масштабами необъятной Московии, роскошью царей, бытом и нравами московитов, иностранцы оставили нам массу описаний, которые позволяют многое понять в современной жизни. От побывавшего во времена Василия Темного венецианца узнаем, что уже тогда в Кремле боролись с пьянством: "Нельзя обойти молчанием одного предусмотрительного действия великого князя: видя, что люди там из-за пьянства бросают работу и многое другое, что было бы им самим полезно, он издал запрещение изготовлять брагу и мед и употреблять цветы хмеля в чем бы то ни было. Таким образом, он обратил их к хорошей жизни". Спустя четверть века при Иване III другой венецианец "хорошей жизни" не увидел. Отметив, что "русские очень красивы, как мужчины, так и женщины", он констатировал: "Они величайшие пьяницы и весьма этим похваляются, презирая непьющих".

Современник Василия III барон Герберштейн, автор "Записок о Московитских делах", которого часто поминают историки, заметил одну особенность московитов, возродившуюся в годы рыночной передряги. "Народ в Москве, как говорят, гораздо хитрее и лукавее всех прочих, и в особенности вероломен при исполнении обязательств; они и сами отлично знают про это обстоятельство, поэтому всякий раз, как вступают в сношения с иноземцами, притворяются, будто они не московиты, а пришельцы, желая этим внушить к себе большее доверие".

Дипломаты из окон Посольского двора видели круговорот бурной жизни Китай-города. В нем насчитывалось свыше 4000 лавок! Каждая, чтобы такой считаться, должна была занимать свыше 20 квадратных метров торговой площади. Полулавка насчитывала 10 с лишним, а четверть лавки - 5,3 квадратных метра. В "Сказании светлейшему герцогу Тосканскому", второй половины ХVII века, в Китай-городе упоминается "три обширнейших Гостиных двора или, по их размерам, вернее сказать, три укрепленных замка иностранных купцов. В первом, более древнем, продаются дешевые товары для ежедневного употребления; во втором, новом, взимается пошлина по весу товара и хранятся главным образом товары немецкие; в третьем, или Персидском, армяне, персы и татары содержат около двухсот лавок с различными товарами, расположенными по порядку под сводами и представляющих красивое пестрое зрелище".

Пожары не раз испепеляли рукотворную красоту и сказочное богатство. После очередного огня Алексей Михайлович издал указ:

"А сапожной красный ряд и скобяной - свести и дати им места на Ильинском крестце, где был седельный и саадашный ряды... А от Гостина двора - кожевной и уксусной ряд, и сусленников, и квасников, и гречников, и гороховников, и молочниц, и луковников, и чесночников, и мыльников, и извощиков и всяких людей, которые торгуют мелкими товары, велели с большой улицы и с площади сослать и дать место, где они приищут, и впредь чтоб больших улиц и площади не займовали".

По этим рядам носился с корзиной сын московского конюха Данилы Санька Меншиков и кричал без устали: "Пироги подовые!", дополняя рекламу шутками и прибаутками. Бывший пирожник остался неграмотным, но преуспел в походах и делах Петра, заслужил титулы графа, светлейшего князя, высшее воинское звание генералиссимуса. (Александру Даниловичу Москва обязана Меншиковой башней и Чистыми прудами.) Однажды рассерженный на него чем-то царь сказал провинившемуся любимцу: "Знаешь ли ты, что я разом поворочу тебя в прежнее состояние? Тотчас возьми кузов свой с пирогами, скитайся по лагерю и по улицам и кричи: "Пироги подовые!" - как делывал прежде. Вон!". Пришлось светлейшему взять у первого встречного пирожника кузов и явиться с ним на глаза расхохотавшемуся царю.

...В начале улицы "из простых людей Клим, а по прозвищу Мужило" построил храм Ильи Пророка. Маленькая одноглавая церковь сохранилась, но зажата со всех сторон торговыми домами Теплых рядов. Власть денег, власть капитала в Китай-городе правила бал задолго до победы капитализма в России. Сила денег задвигала на задний план соборы, как это мы увидим на Никольской. На Ильинке стихия рынка сметала древние церкви задолго до пришествия большевиков.

Земля упраздненного Ильинского монастыря перешла митрополиту Новгорода. Вместо обители (на Ильинке, 3) появилось Новгородское подворье, нечто среднее между постоялым двором и церковным управлением. Романовы, укрепляя династию, щедро дарили монастырям владения в Китай-городе. Рядом с Новгородским подворьем (на Ильинке, 5) возникло Троицкое подворье Троице-Сергиевой лавры. За ним (на Ильинке, 7) обустроилось подворье Иосифо-Волоколамского монастыря. Далее (на Ильинке,9) обосновалось подворье Алексеевского монастыря. За ним следовало подворье Воскресенского монастыря (на Ильинке,11). Можно лишь воображать, какая дивная красота открывалась взорам прохожих. Ведь в каждом таком подворье среди монументальных палат возвышались церкви с куполами и колокольнями. Судьба всех средневековых подворий одинакова. Как пишут историки, "в связи с торговым характером улицы они вскоре превратились в источник больших доходов для монастырей, сдававших их купцам под лавки и амбары". Эти заведения дополняли "Государева гостиного двора ряды" и Гостиный двор на Ильинке.

Кроме зажатой в истоке улицы церковки, в устье Ильинки возвышалась сотни лет непревзойденной красоты церковь. Она появилась в 1680 году стараниями гостей из Архангельска, братьев Филатьевых. Они возвели пятиглавый храм. Его нижний этаж служил хранилищем товаров и усыпальницей. Над ним высились стены, украшенные шестигранными окнами и венцами, подпиравшими башенки куполов, усеянные звездами. По обету братьев внутри храма установили высокий крест с частицами мощей 156 святых. Поэтому церковь Николы, в отличие от других одноименных, называли Никола Большой крест. Авторы путеводителя "По Москве" 1917 года видели храм светло-голубым. Не скрывая восхищения, они писали: "Особенно интересны крыльца, в сложной обработке которых чувствуется уже настоящий рисунок барокко. Великолепное убранство этого храма ставит его в ряд с самыми лучшими образцами русского искусства". В справедливости этих слов можно убедиться в трапезной церкви Троице-Сергиевой лавры, куда попал иконостас, созданный по заказу братьев Филатьевых царскими изографами Оружейной палаты. От храма остался фундамент, присыпанный землей чахлого сквера. Помянутые два крыльца, выходившие на тротуар, послужили большевикам в 1933 основанием для сноса шедевра. Очевидец разрушения поэт Юрий Ефремов, потрясенный злодеянием, писал:

И выдрана с корнем, оторвана с мясом,

Обрушена навзничь немая глава.

И - ах! пронеслось по напрягшимся массам,

Услышавшим боль и забывшим слова.

И звезды, блиставшие золотом звезды

С размаха упали на крышу ничком