Лев Колодный - Москва в улицах и лицах

Что в результате этого произошло, отметил автор "Старой Москвы", питерский литератор, историк, путешественник, любитель минералов, он же лекарь по призванию, Михаил Иванович Пыляев. В вышедшей в 1891 году замечательной книге "Старая Москва", недавно переизданной, читаем о событиях, последовавших после екатерининских указов:

"Незаметно вскоре в боярских домах открылись две немецкие лавочки с разными уборами и туалетными принадлежностями, к которым вскоре примкнул ряд еврейских лавочек, но их вскоре выселили из этой местности".

Иудеев потеснили, а немцы, очевидно, сдались французам, жившим поблизости, где позднее они построили костел святого Людовика на Малой Лубянке. По обеим сторонам Кузнецкого моста открылись ателье портных, кондитерские, лавки, где торговали галантереей, украшениями, одеждой, обувью по последней моде. Поскольку Париж слыл законодателем моды и вкуса, то на улицу потянулись экипажи тех, кто не мог жить без модного платья и шляп, хороших вин, французской парфюмерии, кто тратил деньги на роскошь.

В литературе первым отметил это обстоятельство в сатирическом журнале "Зритель" наш баснописец Иван Крылов, охарактеризовав Кузнецкий мост как место в Москве,

Где за французский милый взор

Бывает денег русских сбор.

С тех пор улица стала постоянным объектом внимания сатириков, публицистов, пристально следивших за всем, что происходило вокруг лавок, где кипела светская жизнь, притягательная для обывателей.

По подсчетам историка Петра Сытина, до нашествия Наполеона на Кузнецком мосту на 17 французских лавок только одна приходилась русская. Ничего подобного не наблюдалось нигде. По этой причине улица звалась высокопарно "святилищем роскоши и моды". Она попала под обстрел патриотов, таких как Фамусов в "Горе от ума", сказавшим в укор дочери, увлеченной заморскими романами:

Всю ночь читает небылицы,

И вот плоды от этих книг!

А все Кузнецкий мост и вечные французы,

Откуда моды к нам, и авторы, и музы,

Губители карманов и сердец!

Когда избавит нас Творец

От шляпок их! чепцов! и шпилек! и булавок!

И книжных и бисквитных лавок!

Сто лет пришлось терпеть Фамусовым французское присутствие на Кузнецком. В пожар 1812 года дома с лавками не сгорели, их отстояла от огня гвардия Наполеона, спасавшая соотечественников.

После ухода "великой армии" улица без единого выстрела снова была завоевана. "Русский вестник" в 1814 году констатировал с грустью, что на Кузнецком "засело прежнее владычество французских мод", снова на фасадах появились вывески с образами парижских щеголих с розой в руке и полунагих купидонов.

Что не разрешили воспрянувшим французам, так это делать надписи витрин на родном языке. Но этот запрет продержался недолго. 27 января 1833 года Пушкин сообщал жене: "Важная новость: французские вывески, уничтоженные Ростопчиным в год, когда ты родилась, появились опять на Кузнецком мосту".

Где они были? Напротив сквера возле ЦУМа протянулся от Петровки до Неглинной приземистый дом под номером 7. В описываемые годы в нем помещались магазины Шарпатье, Годон и Рисс, гостиница "Лейпциг", где останавливались итальянские актеры, певшие в московских театрах. Позднее гостиница называлась "Россией", в ней обитал Лев Толстой, когда приезжал в Москву по делам, связаным с предстоявшим изданием "Войны и мира"...

Дом начинал улицу, был ее ударным звуком, фасад украшала колоннада с портиком, сломанная в ХIХ веке, когда классическая одежда вышла из моды и ее сменил эклектический наряд, предстающий пред нами. Слабую дань прошлому отдает торгующий сегодня в старых стенах филиал ЦУМа.

Здесь процветал до революции "Б. Аванци", славившийся картинами русских и иностранных живописцев. Отличный магазин содержал до 1917 года Иван Сытин, выпускавший четверть всей книжной продукции России, наполнивший страну дешевыми, высокого качества полиграфии изданиями хорошей литературы для народа.

В начале нэпа, в 1922 году, по адресу Кузнецкий мост, 7, открылось партийно-кооперативное издательство "Московский рабочий", начавшее массовым тиражом выпускать не только литературу по марксизму-ленинизму, но и придуманную здесь "Роман-газету", 24 романа в год! Несколько лет "ответственным редактором" издательства служил, будучи в опале, Федор Федорович Раскольников. Партия то возвышала этого испытанного бойца революции, то опускала. За свою жизнь он успел не только повоевать и покомандовать моряками, но и написать рассказы о моряках. Одновременно с издательством моряк руководил толстыми журналами "Красная новь" и "Молодая гвардия". После работы в "Московском рабочем" Раскольников уехал за границу, его назначали послом-полпредом СССР в Афганистане, Эстонии, Дании, Болгарии, откуда он не вернулся, не подчинившись приказу Сталина. Имя Раскольникова значилось в списке злейших "врагов народа" и до краха СССР не упоминалось в печати.

"Московский рабочий" в числе многих периодических изданий выпускал "толстый" журнал "Октябрь", его редакция также помещалась на Кузнецком, 7. Сюда осенью 1927 года, спустя почти шестьдесят лет после Льва Толстого, вошел никому неведомый писатель, прибывший с Дона по делам, связанным с изданием романа, который поставят рядом с "Войной и миром"... В журнале у него приняли рукопись и после недолгих мытарств начали публиковать по частям первые две книги эпопеи. С пухлой папкой появился автор и в издательстве, тяготевшем, как журнал, к "пролетарским писателям". Вот каким увидела новичка заведующая литературной консультацией Евгения Левицкая:

"Ладная фигурка на крепких ногах, но уж слишком небольшая для взрослого человека, небольшие руки и ноги, а в зубах - трубка. Чудной паренек - да и только!"

Вдова, мать двух детей, член ВКП(б) с 1903 года унесла домой рукопись и не заснула до утра, начав читать роман, озаглавленный "Тихий Дон". Она зажгла в издательстве "зеленый свет" Михаилу Шолохову... Ей посвящен шолоховский рассказ "Судьба человека". На адрес издательства и домой Евгении Левицкой из станицы Вешенской пришло много телеграмм и писем, опубликованных мною в книге "Кто написал "Тихий Дон"...

Таким образом, рядом с патриархом русской литературы графом Львом Толстым каким-то чудом встал 23-летний "пролетарский писатель" с четырьмя классами московской гимназии. Этот вполне объяснимый факт породил массу лживых версий о плагиате. Рукопись первой и второй книг, около тысячи страниц черновиков и беловиков, Шолохов отдал на хранение другу, жившему в нескольких минутах ходьбы от Кузнецкого моста. Мне в руки она попала лет пятнадцать назад, что позволило доказать: все версии, в том числе та, которую поддерживает Александр Солженицын - не имеют под собой абсолютно никаких оснований.