Борис Башилов - Масоны и заговор декабристов

Цесаревич Константин в письме, написанном Николаю, писал: «Я с живейшим интересом и серьезнейшим вниманием прочел сообщение о петербургских событиях, которое Вам угодно было прислать мне; после того, как я трижды прочел его, мое внимание сосредоточилось на одном замечательнейшем обстоятельстве, поразившим мой ум, а именно на том, что список арестованных заключает в себе лишь фамилии лиц до того неизвестных, до того незначительных самих по себе и по тому влиянию, которое они могли оказывать, что я смотрю на них, только как на передовых охотников или застрельщиков, дельцы которых остались скрытыми на время, чтобы по этому событию судить о своей силе и о том, на что они могут рассчитывать.

Они виновны в качестве добровольных охотников или застрельщиков, и в отношении их не может быть пощады, потому что в подобных делах нельзя допустить увлечений, но равным образом нужно разыскивать подстрекателей и руководителей и, безусловно, найти их путем признания со стороны арестованных. Никаких остановок до тех пор, пока не будет найдена исходящая точка всех этих происков — вот мое мнение, такое, какое оно представляется моему уму».

О том, что главные инициаторы заговора остались нераскрытыми, думал не только один Цесаревич Константин, так думали и иностранные послы и политические деятели. Французский посол Лаферроне «продолжал с трепетом взирать на будущее, в глубоком убеждении, что, несмотря на многочисленные аресты, истинные руководители заговора не обнаружены, что самое движение 14 декабря было лишь частною вспышкою, и что участники, обреченные на смерть, только орудия в руках лиц, более искусных, которые и после их казни останутся продолжать свою преступную деятельность». [13] Шильдер. Император Николай I.

Узнав о событиях 14 декабря, Меттерних пишет австрийскому послу в С.-Петербурге: «Дело 14 декабря — не изолированный факт. Оно находится в прямой связи с тем духом заблуждения, который обольщает теперь массы наших современников. Вся Европа больна этой болезнью. Мы не сомневаемся, что следствие установит сходство тенденций преступного покушения 25 декабря с теми, от которых в других частях света погибали правительства слабые и в одинаковой мере непредусмотрительные и плохо организованные. Выяснится, что нити замысла ведут в тайные общества и что они прикрывались масонскими формами».

Некоторые из декабристов показали во время следствия, что они рассчитывали на поддержку заговора членами Государственного Совета Сперанского, адмирала Мордвинова, сенаторов Баранова, Столыпина, Муравьева-Апостола, начальника штаба Второй армии генерала Киселева и генерала Ермолова. Но секретное расследование о причастности этих лиц к заговору не дало никаких результатов, так как его вел масон Боровиков, член ложи «Избранного Михаила». Он постарался дать, конечно, благоприятное заключение о всех подозреваемых.

«Своим духовным отцом сами декабристы считали Сперанского, секретарем которого (по Сибирскому комитету) был незадолго до этого декабрист Батенков, автор одного из многочисленных проектов конституции, составляемых членами тайных обществ».

В состав Верховного уголовного суда, кроме других масонов, входил и масон Сперанский, принимавший активное участие в следствии.

Гр. Толь в книге «Масонское действо» высказывает догадку, похожую на истину, что масоны — участники суда, старались так вести следствие, чтобы не дать обнаружить главных вождей заговора и подвергнуть наказанию руководителей восстания, не сумевших выполнить порученное им задание.

«Павел Пестель, — указывает гр. Толь, — ставленник высшей масонской иерархии, не сумел или не захотел, — мечтая для себя самого о венце и бармах Мономаха, — исполнить в точности данные ему приказания. Много наобещал, но ничего не сделал. Благодаря этому он подлежал высшей каре. Не следует забывать, что он был «Шотландским мастером», что при посвящении в эту высокую тайную степень у посвященного отнималось всякое оружие и объяснение гласило, что в случае виновности от масона отнимаются все способы защиты».

М. Алданов в статье «Сперанский и декабристы» [14] Современные Записки. XXVI пишет: «Преемственная связь между воззрениями декабристов (по крайней мере Северного общества) и идеями Сперанского (его первого блестящего периода) достаточно очевидна».

«В том, что Сперанский намечался декабристами в состав Временного Правительства вообще сомневаться не приходится».

Правителем канцелярии у Сперанского был декабрист Батенков.

«Трудно допустить, — пишет Алданов, — что декабрист Батенков, человек экспансивный и неврастенический по природе, в разговорах с Сперанским ни разу, даже намеком, не коснулся заговора».

Для выяснения роли Сперанского в заговоре была создана особая тайная комиссия. Комиссией, которая должна была выяснить роль в заговоре масона Сперанского, руководил правитель дел Следственного Комитета масон А. Д. Боровков. Ворон ворону и масон масону, как известно, глаз не выклюют. Комиссия, руководимая Боровковым, конечно, ничего преступного в действиях Сперанского не нашла. В «Автобиографических Записках» А. Д. Боровков сообщает, что тайное расследование не установило данных, свидетельствующих об участии Сперанского в заговоре. «По точнейшем изыскании, — пишет Боровков, — обнаружилось, что надежда эта была только выдуманною и болтовнею для увлечения легковерных».

М. Алданов пишет, что «Слова Боровкова «по точнейшем изыскании обнаружилось» вызывают в настоящем случае и некоторое недоумение: это ли «точнейшее изыскание»? Боровков, который собственно руководил всем следственным делом, был человек неглупый и прекрасно понимал, что декабристы могли не губить Сперанского даже в том случае, если он принимал участие в их деле».

«Следственная комиссия, — пишет дальше М. Алданов, — вопроса по-настоящему не разрешила».

Не разрешила его и история. Многое здесь остается неясным.

Через 30 лет после декабристского дела в 1854 году престарелый Батенков, бывший ближайшим человеком к Сперанскому, отвечая на вопросы проф. Пахмана, писал ему: «Биография Сперанского соединяется со множеством других биографий… об иных вовсе говорить нельзя, а есть и такого много, что правда не может быть обнаружена».

Сперанский был назначен Николаем I в Верховный суд, судивший декабристов. Как вел себя в нем Сперанский?

«Сперанский испугался — и имел для этого основания, — пишет М. Алданов. — Однако дело не только в испуге. Отказаться от участия в Верховном суде значило подтвердить подозрения — это действительно было страшно. Но от места в комиссиях, от составления всеподданнейшего доклада Сперанский, конечно, мог уклониться без шума. Всякий знает, что в комиссии выбирают только тех, кто в них желает быть избранным. Если Сперанский принял избрание, если он вызвал его своим поведением в заседаниях общего состава суда, если он взялся писать доклад о казнях, — этого одним страхом не объяснить… Сперанскому, очевидно, было нужно сыграть первую роль в этом деле».