Артур Конан-Дойль - Пастор ущелья Джекмана

Наступает день выплаты заработка. Джимми, рабочий на скотоводческой ферме, входит, ссутулившись, в хозяйскую контору, держа в руке шляпу из листьев веерной пальмы.

- Доброе утро, хозяин, - говорит Джимми. - Вот мое времечко вроде бы и вышло. Я, пожалуй, получу с вас чек да съезжу в город.

- Потом вернешься, Джимми?

- Конечно, вернусь. Может, через три недели, может, через месяц. Надо прикупить кое-какую одежонку, да и проклятые сапоги почитай что вовсе развалились.

- Сколько, Джимми? - спрашивает хозяин, взяв перо.

- Шестьдесят фунтов - зарплата, - раздумчиво отвечает Джимми, - и, помните, хозяин, когда пятнистый бык вырвался из загона, вы пообещали мне два фунта; еще один фунт - за купание овец. И еще один фунт я заработал, когда овцы Миллара смешались с нашими. - Джимми продолжает говорить еще некоторое время; обитатели буша редко умеют писать, но память у них отменная.

Хозяин выписывает и вручает чек.

- Не налегай на выпивку, Джимми, - напутственно советует он.

- Не беспокойтесь, хозяин. - Джимми прячет чек в кожаный кисет, и не проходит часа, как он уже не спеша едет на длинноногой своей лошади по дороге в город, до которого сто с лишним миль.

В течение дня ему предстоит миновать шесть или восемь упомянутых выше придорожных пивных, а по опыту он знает, что нарушать длительное воздержание от спиртного нельзя ни в коем случае, поскольку выпивка, от которой он основательно отвык, незамедлительно окажет сокрушающее воздействие на его мозг. Джимми рассудительно качает головой, решая, что ни за какие коврижки не возьмет в рот ни капли спиртного, покуда не покончит со всеми делами в городе. Единственный для него способ на деле осуществить свое решение - это избегать соблазна. Зная, что в полумиле стоит первая из упомянутых пивнушек, Джимми пускает лошадь по лесной тропке, обходящей опасное место.

Преисполненный решимости соблюсти данный себе обет, едет он по узкой тропке и уже мысленно поздравляет себя с избавлением от опасности, как вдруг замечает загорелого чернобородого мужчину, лениво прислонившегося к дереву возле тропки. Это не кто иной, как содержатель пивнушки, издали заметивший его обходной маневр и успевший напрямик через заросли выйти к тропе, чтобы перехватить его.

- Здорово, Джимми! - кричит он поравнявшемуся с ним путнику.

- Здорово, приятель, здорово!

- Далеко ли путь держишь?

- В город, - отвечает стойкий Джимми.

- Неужто? Ну что ж, пожелаю тебе повеселиться там как следует. Не зайдешь ли ко мне пропустить стаканчик за удачу?

- Нет, - говорит Джимми. - Я не хочу пить.

- Всего один стаканчик.

- Говорят тебе, не хочу, - сердито огрызается пастух.

- Ну, ну, чего сердишься! Мне, в общем-то, все равно, хочешь ты выпить или не хочешь. Будь здоров.

- Будь здоров, - прощается Джимми, но не успевает проехать и двадцати шагов, как слышит оклик кабатчика, который просит его остановиться.

- Слушай, Джимми, - говорит кабатчик, снова настигая его. - Буду тебе премного обязан, если ты выполнишь в городе одну мою просьбу.

- Что тебе нужно?

- Я хочу, Джимми, отправить письмо. Это очень важное письмо, поэтому я не могу доверить его первому встречному. Тебя я знаю, и если ты возьмешься доставить его, у меня с души просто камень свалится.

- Давай письмо, - лаконично говорит Джимми.

- Оно у меня не при себе, осталось в хижине. Пойдем со мной. Это совсем близко, и четверти мили не будет.

Джимми неохотно соглашается. Когда они доходят до хижины-развалюхи, кабатчик приглашает пастуха спешиться и зайти в дом.

- Давай сюда письмо, - торопит Джимми.

- Понимаешь, оно еще не совсем дописано, но я его мигом закончу, а ты присядь на минуточку. - И вот пастух уже заманен в пивную.

Наконец письмо готово и вручено.

- А теперь, Джимми, - говорит кабатчик, - прими на посошок один стаканчик за мой счет.

- Ни единой капли, - говорит Джимми.

- Ах вот как! - Тон у кабатчика оскорбленный. - Ты чертовски горд и не желаешь пить с парнем вроде меня. В таком случае давай мое письмо назад. Будь я трижды проклят, если приму одолжение от человека, который брезгует выпить со мной!

- Ладно уж, не серчай, - говорит Джимми. - Так уж и быть, налей по стаканчику, и я поехал.

Кабатчик вручает пастуху жестяную кружку, до половины налитую неразбавленным ромом. Как только Джимми ощущает знакомый запах, к нему возвращается желание выпить, и он единым глотком осушает кружку. В глазах появляется блеск, на щеках - румянец. Кабатчик пристально смотрит на него.

- Теперь можешь ехать, Джим, - говорит он.

- Спокойно, приятель, спокойно, - отвечает пастух. - Я ничуть не хуже тебя. Раз уж ты угощаешь, могу и я угостить. - Кружка снова наполняется, и глаза у Джимми начинают блестеть еще ярче.

- Ну, а теперь, Джимми, по последней за благополучие сего дома, - говорит кабатчик, - тебе пора ехать. - Пастух в третий раз прикладывается к кружке, и с этим третьим глотком улетучиваются вся его настороженность и все благие намерения.

- Слушай, - говорит он несколько осипшим голосом, доставая чек из кисета, - бери вот это, приятель. Будешь приглашать всех, кто появится на дороге, выпить за мое здоровье, кто чего сколько пожелает. Когда все будет истрачено, скажешь мне.

И Джимми, покончив с самой мыслью добраться когда-либо до города, в течение трех-четырех недель валяется в пивнушке, пребывая в состоянии глубокого опьянения и доводя до аналогичной кондиции всякого путника, которому случается оказаться в этих местах.

В одно прекрасное утро кабатчик говорит ему:

- Монета кончилась, Джимми, пора бы тебе снова отправляться на заработки. - После чего Джимми для протрезвления обливается водой, вешает за спину одеяло с котелком, садится на лошадь и отправляется на пастбище, где его ждет очередной год трезвости, оканчивающийся месяцем беспробудного пьянства

Все это, хотя и типично для беззаботного образа жизни обитателей Австралии, не имеет прямого отношения к ущелью Джекмана. Поэтому мы должны возвратиться к нашей идиллии. Население ущелья очень редко пополнялось за счет притока со стороны. Искатели счастья, прибывшие в период, о котором повествует мой рассказ, оказывались, пожалуй, еще более свирепыми и грубыми, чем старожилы. Особым буйством отличались Филлипс и Мол - двое головорезов, в один прекрасный день приехавшие сюда и застолбившие участок на другом берегу ручья. Злобностью и виртуозностью богохульств, грубостью речи и поведения, своим дерзким пренебрежением буквально всеми нормами общественного поведения они перещеголяли прежних обитателей ущелья. Филлипс и Мол утверждали, будто жили до этого в Бендиго, и некоторым из нас приходила в голову мысль о том, что было бы, пожалуй, не худо, если бы Носатый Джим снова появился в этих краях и закрыл бы в ущелье дорогу таким новоселам, как эти двое.