Филип Шафф - История Христианской Церкви I. Апостольское христианство (1–100 г. по Р.Х.)

2. Затем приходит черед литературной работы. Это искусство. Нужно не просто пересказать события, но воспроизвести живой процесс развития церкви. История — это не груда костей, а живой организм, наполненный и руководимый разумной душой.

Одна из наибольших трудностей этого этапа кроется в систематизации материала. Наилучший способ — благоразумно соединять хронологическое деление с тематическим; сочетать последовательное изображение событий с задействованием нескольких параллельных (и в действительности переплетающихся) разделов истории. Соответственно, сначала мы делим историю на периоды — не произвольно, а следуя реальному ходу событий, — и затем описываем каждый из этих периодов в стольких параллельных параграфах или главах, сколько потребуется исходя из собранного материала. Что же касается количества периодов и глав, а также структуры глав, то здесь мнения расходятся, а потому мы можем лишь стремиться к совершенству в применении нашего принципа и в изложении фактов в целом. Тем не менее указанный выше принцип остается единственно верным.

Древние классики истории, а также большинство их английских и французских коллег, как правило, излагают свою тему в виде однородной последовательности книг или глав без всякого тематического деления. Может показаться, что такой метод лучше отражает живое единство и разнообразие истории в каждый ее момент. Но в действительности это не так. Язык, подобно перу или резцу, может показать лишь последовательность вещей во времени, но не их переплетение в отдельно взятый момент. А потому этот метод, если жестко его придерживаться, никогда не дает полного представления о какой–то одной стороне событий, будь то богословие, поклонение или жизненные реалии. Происходит постоянное смешение разных тем, один вопрос оставляют, чтобы осветить другой, причем предмет разговора зачастую меняется совершенно внезапно — до тех пор, пока не исчерпывается выбор тем. Немецкий метод деления текста по темам и периодам имеет большие практические преимущества для исследователей, поскольку он отражает тематическую последовательность наряду с временной. Однако этот метод нельзя превращать в однообразный и скучный механизм, как это сделано в «Магдебургских центуриях» и многих последующих трудах. Ибо, хотя в истории и есть определенная структура, как тематическая, так и хронологическая, она, тем не менее, полна разнообразия, как и всякая жизнь. Период Реформации требует совсем иной систематизации, нежели Средние века; а в современной истории тематическое деление должно сочетаться с разбивкой по конфессиям и странам (например, римско–католические, лютеранские, реформатские церкви в Германии, Франции, Англии и Америке) и подчиняться ей.

Следовательно, историк должен стремиться отразить как единство, так и многообразие истории, излагая различные темы таким образом, чтобы полностью раскрыть каждую из них, но не упуская при этом из виду их органическую взаимосвязь. Историю нельзя педантично загонять, как в прокрустово ложе, в произвольно выдуманную схему; структуру следует выводить из самой истории, и эта структура должна быть настолько разнообразной, насколько того требуют факты.

Еще одна трудность, и даже большая, нежели систематизация материала, заключается в сочетании краткости и полноты. Общая история церкви должна давать законченное представление о развитии Царства Христова во всех его проявлениях. Но материал столь обширен и столь стремительно пополняется, что даже самое сжатое его изложение следует изучать, благоразумно выбирая наиболее яркие моменты, из которых, собственно, и складывается массив истории. Бессмысленно писать книги, если их не будут читать. Но у кого в наш суетливый век найдется время, чтобы терпеливо копаться в сорока фолиантах Барония и продолжателей его труда, или в тринадцати фолиантах Флациуса, или в сорока пяти томах ин–октаво, написанных Шрёйхом? Безусловно, человек, изучающий церковную историю, хочет увидеть не только художественные миниатюры (как, например, в превосходном учебнике Хазе), но и портреты в полный рост. И все–таки можно сэкономить немало места, опустив технические и несущественные подробности, описание которых можно оставить для монографий и специальных исследований. Краткость — добродетель историка, если только она не делает его творения невразумительными и загадочными.

Более того, историк должен сделать свой труд понятным и интересным читателю, не поступаясь истиной. Некоторые страницы истории скучны и утомительны; однако, в целом, историческая правда удивительнее любого вымысла. Это эпос, созданный Самим Богом. Он не нуждается в приукрашивании. Если рассказывать с искренностью, живостью и дерзновением, история говорит сама за себя. К сожалению, церковные историки, за очень небольшим исключением, уступают великим светским историкам в том, что касается стиля, и изображают прошлое хладным трупом, а не живой и действующей силой, вызывающей постоянный интерес. Именно поэтому труды по церковной истории столь мало читаемы за пределами узкого круга профессионалов.

3. И в научных изысканиях, и в художественном изложении необходимо руководствоваться здравыми нравственными принципами и религиозным, то есть подлинно христианским духом. Светский историк должен быть исполнен всеобъемлющего человеческого сочувствия, а историк церковный — всеобъемлющего христианского сочувствия. Девиз первого: «Ното sum, nihil humani а те alienum puto» [6] «Я человек, ничто человеческое мне не чуждо» (лат.). — Прим. изд. ; девиз второго: «Christianus sum, nihil Christiani a me alienum puto » [7] «Я христианин, ничто христианское мне не чуждо» (лат.). — Прим. изд. .

Прежде всего, историк должен отбросить всякие предубеждения и пристрастия и взяться за дело из чистой любви к истине. Речь не о том, что он должен стать tabula rasa. Ни один человек не в силах освободиться из–под влияния полученного образования, которое сделало его тем, кто он есть, — да пытаться и не следует. Однако историк, пишущий о церкви или о Христе, должен в каждой мелочи, насколько возможно, следовать объективным фактам, «sine ira et studio »; воздавать должное каждому человеку и событию и стоять в центре христианства, откуда он может видеть все точки окружности, всех людей и все события, все конфессии, деноминации и секты в их подлинной взаимосвязи друг с другом и с благословенным целым. В действительности, знаменитый тройной критерий кафолической (вселенской) истины — всеохватность по времени (semper), месту (ubique) и числу (ab omnibus) — в своем буквальном понимании неверен и неприменим. И все–таки в церкви есть единое христианство, так же как в мире есть единое человечество, и ни один христианин не может безнаказанно пренебрегать этим. Христос есть божественное согласие всех противоречивых человеческих сект и символов веры. Обязанность и привилегия историка состоит в том, чтобы различить образ Христа в не похожих друг на друга лицах Его учеников и выступить в роли посредника между разными частями Его Царства.