Олег Казаринов - Неизвестные лики войны

«Война меньше всего сборник приключений. Это дело тяжёлое, неуклюжее, во многих случаях совершающееся вовсе не так, как это первоначально бывает задумано. В войне есть, несомненно, некая общность, и логика то и дело нарушается; война не геометрия. На ней трудно провести прямую линию от „А“ до „Б“. Прямых линий не получится. Будут зигзаги. На пути людей ежедневно будет возникать масса непредвиденных препятствий, и реальных и психологических, потому что, повторяю, война — дело тяжёлое и изобилующее случайностями.

Война связана с беспорядком, с упущениями. Сплошь и рядом невозможно сделать всё так, как намечено, с поправками, которые всё время вносят в план бой, смерть и страх смерти. И хотя план, в общем, выполняется, всё время кажется, что он не выполняется, ибо, беря войну во всём её огромном масштабе, нельзя не видеть того, как миллион неточностей, несообразностей, непредвиденных обстоятельств сопутствует даже самому точному выполнению плана.

И человеку, который видит всё, что не получается у нас и не видит того, что происходит у противника, противник начинает казаться сильней и умней, чем он есть. Начинаешь относиться к его действиям с большим пиететом, чем они того заслуживают. И только люди, находящиеся в той неразрывной связи с противником, которую создаёт война, постепенно привыкают к тому, что противник часто не знает самых простых вещей, что у него ещё больше неточностей, просчётов и невыполненных приказаний, чем у тебя. Что ему приказывают контратаковать, а он не может оторвать от земли солдат. Что он думает, что ты сильнее и будто у тебя больше людей, чем есть на самом деле, и он отступает, и ты наступаешь, хотя тебе каждый день кажется, что ты делаешь это из последних сил…

Всё на войне очень просто, но самое простое и является трудным. Накопляясь, эти трудности вызывают такое трение, о котором человек, не видавший войны, не может иметь правильного понятия… Трение — это единственное понятие, которое, в общем, отличает действительную войну от войны бумажной. Военная машина — армия и всё, что к ней относится — в основе своей чрезвычайно проста, а потому кажется, что ею легко управлять. Но вспомним, что ни одна из частей её не является монолитной, что всё составлено из индивидуумов, каждый из которых воздействует своим трением на все другие. Теоретически всё звучит превосходно: командир батальона отвечает за выполнение данного приказа, и так как батальон спаян воедино дисциплиной, а командир — человек испытанного усердия, то вал должен вращаться на железной оси с незначительным трением. В действительности же это не так, и война вскрывает всё ложное и преувеличенное, что содержится в таком представлении».

Так определял сто пятьдесят лет назад Клаузевиц разницу между войной «действительной» и «бумажной».

Эти наблюдения принадлежат Константину Симонову, который, будучи военным корреспондентом, видел войну с 1941-го по 1945-й год, от Карелии до Чёрного моря и от Москвы до Берлина. Лично я с доверием отношусь к его словам.

Говорят, иногда командир не находит в себе сил подняться навстречу смерти, и тогда он отдаёт приказ сделать это своим подчинённым. И берёт при этом на свою душу груз невероятной тяжести. Говорят, голос командира на какое-то время отрезвляет готового запаниковать солдата и заставляет его броситься под пули. Дисциплинарная дрессировка? В такие моменты понятия человеческой морали, совести, ответственности ежеминутно подвергаются чудовищным испытаниям. Выдерживают не все. Но иногда внешний импульс или непредсказуемый внутренний порыв толкают солдата на такие поступки, которые в иное время можно объяснить лишь помешательством. Загадки человеческой психики.

Зигмунд Фрейд тоже интересовался войной. Интересовался с точки зрения психоанализа. И всё, что касалось «индивидуумов, каждый из которых воздействует своим трением на все другие», было предметом его изучения. Он считал воину естественным проявлением «инстинкта агрессии» присущего человеку. В переписке с Эйнштейном Фрейд сообщал: «Кажется, что эта вещь вполне естественная; несомненно, она имеет под собой здоровую биологическую основу и фактически её вряд ли можно избежать».

Фрейд подметил в войне такое, что разом может охладить романтический пыл — военный невроз. Спустя полвека в военной медицине появилось целое направление — боевые психические травмы (БПТ). Помните «Вьетнамский синдром», «Афганский синдром»? Можно быть уверенным что были «Польский синдром», «Нарвский синдром» и т. д. И случаи паники в войсках отмечались во все времена и во все времена солдаты кончали жизнь самоубийством или прибегали к членовредительству.

«…Полководец — отец, одинаково любящий всех своих солдат, и поэтому они сотоварищи. В смысле структуры войско отличается от церкви тем, что состоит из ступенчатого построения масс. Каждый капитан в то же время и полководец и отец своей роты, каждый фельдфебель — своего взвода. (…) Здесь не отводится места идеям отечества национальной славы и другим, столь важным для спаянности армии. Мы отвечаем, что это иной, не столь простой случай объединения в массу, и, как показывают примеры великих военачальников — Цезаря, Валленштейна и Наполеона, — такие идеи для прочности армии не обязательны. Прусский милитаризм убедился в Первую мировую войну в том, что военные неврозы, разложившие германскую армию, признаны по большей части выражением протеста отдельного человека против роли, которая отводится ему в армии. Среди причин, вызывавших заболевания, наиболее частой было чёрствое обращение начальников с рядовым человеком из народа. Каждый человек связан, с одной стороны, с полководцем, а с другой стороны — с другими массовыми индивидами. Главное явление массовой психологии — несвобода в массе отдельного человека.

Паника возникает, когда масса разлагается. Характеристика паники в том, что ни один приказ начальника не удостаивается более внимания, и каждый печётся о себе, с другими не считаясь. Взаимные связи прекратились, и безудержно вырывается на свободу гигантский бессмысленный страх. Конечно, здесь легко возразить, что происходит как раз обратное: страх возрос до такой степени, что оказался сильнее всех связей и забот о других. Но нельзя взваливать вину на степень опасности, так как та же армия, охваченная паникой, безукоризненно противостояла подобной и даже большей опасности; „именно в этом и состоит сущность паники, что она непропорциональна грозящей опасности, часто вспыхивая по ничтожнейшему поводу“.

Теперь, когда человек с опасностью один на один, он, конечно, оценивает её выше.

Но страх и в массе возрастает до чудовищных размеров вследствие заражения (индукции).