Елена Никулина - Повседневная жизнь тайной канцелярии XVIII века

Инициатором расследования – пожалуй, самого масштабного в 1731–1732 годах – стал влиятельный новгородский архиепископ Феофан Прокопович, стремившийся связать Макарова с другим делом – бывшего архимандрита Маркелла Родышевского, выставив кабинет-секретаря его покровителем. Эта история началась еще в 1726 году, когда Феофан сдал в Преображенский приказ Маркелла, до того времени находившегося в его окружении, по делу о расхищении казны Псково-Печерского монастыря, заодно обвинив его в «притворении некоторых мятежных повестей для смущения народа и для опечаления ее императорского величества».

Маркелл ответил доносом из 47 пунктов, обвинив новгородского архиерея в «неправославии»: якобы Феофан не признает творений святых отцов, не почитает икон («образы святых называл идолами»), порочит богослужебные книги, держит у себя в доме непозволительную для духовной особы музыку, «монашество и черниц желает искоренить» и «говорит, что учения де никакого доброго в церкви святой нет, а в лютеранской де церкви все учение изрядное».

После доклада Тайной канцелярии императрица Екатерина I приказала получить у Феофана объяснения, одновременно выпустив из-под ареста Родышевского. В 1728 году Маркелла перевели в Москву. Проживая в Симоновом монастыре, он написал ядовитый памфлет на своего гонителя – «Житие новгородского архиепископа еретика Феофана Прокоповича». Распространением его сочинения занимался иеродьякон Иона, который и сам добавил немало в текст этих «тетратей», где Родышевский критиковал петровские указы о монашестве, полагая, что их истинным автором был Прокопович. Тут уже в приверженности к протестантству обвинялся не только «западник» Феофан, но и сам Петр I: «Насадил лютеранство, законную свою царицу убрал, а в тое место поставил другую от исповедания лютеранского, патриарху в России быть не велел, сына своего убил до смерти». Родышевский в новое царствование осмелел настолько, что доношение на Феофана подал самой императрице Анне, критиковал «Духовный регламент» и другие данные Петром Великим законы.

Почувствовавший опасность Прокопович перешел в наступление. По его настоянию оба фигуранта были в 1731 году арестованы; Иона «извержен» из сана и далее проходил в деле как «рострига Осип». Феофан подозревал, что за этими людьми стояли его давние недоброжелатели в самом Синоде – коломенский митрополит Игнатий Смола, ростовский архиепископ Георгий Дашков (оба сосланы в 1730 году) и тверской архиепископ Феофилакт Лопатинский.

Лопатинский в эти годы подготовил к печати сочинение своего учителя Стефана Яворского «Камень веры», запрещенное при Петре I из-за своей антипротестантской направленности; опубликованная в 1728 году книга вызвала бурную полемику в России и Европе. Протестантский богослов Иоганн Франц Буддей напечатал опровержение, восхваляя Феофана и порицая Лопатинского. В защиту книги выступил сотрудник испанского посольства в Москве доминиканец Рибейра; его изданное в 1730 году сочинение с укором в адрес Прокоповича за пристрастие к протестантству было переведено на русский язык членами Синода архимандритами Евфимием Колетти и Платоном Малиновским. Феофилакт Лопатинский считал, что настоящим автором опровержения Буддея являлся сам Феофан, и просил у министров Кабинета разрешения написать на него возражение.

В мае 1732 года появилось новое «подметное письмо» с обвинениями в адрес не только Феофана, но и венценосных особ: Петру I ставились в вину народные «тягости» и увлечение «немцами», а Анне Иоанновне – продолжение его политики, в том числе разрешение браков православных с иноземцами и возвышение «господ немец», которые «всем государством завладели». Неизвестный автор сожалел: российская церковь утесняется еретиками, отложены посты и введен табак, архиереи в гонении, народ разоряется непосильными сборами; всё это, по его мнению, приведет к тому, что гнев Божий обрушится на государыню, а страну ожидают «глад» и «недород». Феофан же выставлялся «сущим римлянином», верным последователем папы, дававшего «наимилшому сыну нашему» указания, как еще больше ослабить православие и церковь в России и хвалившего Петра I за то, что царь «преклонен в немецкий закон». [673]

Феофан не поленился тщательно исследовать текст «пасквиля» и на основании некоторых выражений заподозрил, что его написал иеромонах Иосиф Решилов из доверенных людей архиепископа Феофилакта. Он призвал к ответу переводчиков книги Рибейры и составил записку, в которой старался показать, что его противники выступают против праведно служащих России «немцев»: «Всех сплошь протестантов, из которых многое число честные особы и при дворе, и в воинском, и в гражданском чинах рангами высокими почтены служат, неправдою и неверностью помарал, из чего великопочтенным особам не малое учинил огорчение».

Новгородский архиерей показал себя мастером политической интриги – он стремился доказать, что его недоброжелатели выступают не против него лично, а против самой Российской империи, заодно с ее внешними противниками; ученый грек Евфимий Колетти был им обличен как «и внутренней факции член, и внешней». В сочинении Рибейры он усмотрел прежде всего «нарекание на Россию в том самом, в чем нарекает и подметная нынешняя тетрадка; а от того видеть мощно, что внешняя неких иностранных факция с внутреннею злодеев наших компаниею имеет согласие». Поэтому он старался связать данное следствие с делом «шпиона» – греческого монаха Серафима. Под политические «пункты» Феофан подводил и своего оппонента Родышевского: «Но чего я без ужаса видеть не мог, наполнено оное письмишко нестерпимых ругательств и лаев, на царствовавших в России блаженные и вечно достойные памяти вашего величества предков. Славные и благотворные их, государей, некие указы, уставы, узаконения явственно порочит и, яко богопротивные, отметает». Для придания большего веса своим обвинениям Прокопович пугал мнительную императрицу возможностью новых заговоров: «Письмо сие не ино что есть, только готовый и нарочитый факел к зажжению смуты, мятежа и бунта».

Тайная канцелярия не могла не вмешаться в богословскую дискуссию с подобным политическим подтекстом, тем более что к тому времени следователи выяснили, что с «тетрадей» Осипа были переписаны десятки копий нищими из московской богадельни. Затихшее было следствие возобновилось, вызвав волну арестов; у схваченных допытывались, «не для возмущения ль какого» они «раздавали» тетради.

Сосланного к тому времени в Кирилло-Белозерский монастырь Родышевского в декабре 1732 года вернули по высочайшему повелению для нового дознания. В мае был арестован директор Московской синодальной типографии Алексей Кириллович Барсов, обвиненный в том, что читал принадлежавшие «ростриге Осипу» две рукописные тетради «о поношении» Феофана Прокоповича, поддерживал связи с Маркеллом Родышевским и давал своим ученикам «сумнительные сочинения»: «Повесть о юноше, называемом Премудром, а в нем жил бес», «Повесть о спасительной иконе, бывшей у царя Мануила», «Тетратку о деянии, бывшем в Константинополи от четырех патриархов, о поставлении Московского патриарха, которое показует, что бутто бы в Москве бысть без патриарха».