Эдуард Кондратов - Птица войны

Вождь, тряхнув султанчиком перьев, отвернулся от пакеха и взглядом через плечо приказал Генри Гривсу:

- Переведи!

Генри оторопело молчал. Смысл услышанного не укладывался в его мозгу, и он даже засомневался, так ли уж хорошо он знает язык маори? А если напутал? "Никто не уйдет из па..." Речь идет, вероятно, о воинах...

Десятки недоумевающих глаз обратились к растерянному пакеха-маори. На лоб вождя набежала тень.

- Ты не понял меня? - тихо спросил он. - Я могу повторить...

Жалкая улыбка растянула губы юноши.

- Ты сказал, вождь... Я понял, но... - забормотал он и снова умолк...

Паузой в разговорах воспользовался английский солдат-переводчик, самолюбие которого было задето вмешательством Генри. Вертя головой, он что-то торопливо объяснял офицеру. Тот кивнул, не дослушав, и поднял руку.

- Переговоры окончены, - сердито прокричал он. - Пеняйте на себя. Пощады не будет, знайте!

Гримшоу, который в это время обшаривал взглядом палисад, пытаясь найти красавицу маорийку, встрепенулся и открыл было рот, чтобы добавить что-то от себя, но, видимо, передумал и с досадой махнул рукой. Лейтенант дал команду. Парламентеры повернулись спиной к па и быстро зашагали к английским позициям.

- Оставьте нас, - вполголоса обронил Те Нгаро, подбородком указывая на Генри.

Окружение распалось: Торетарека и с ним еще двое быстро двинулись вдоль боевого настила,, а остальные арики направились к лестнице и стали спускаться вниз.

Те Нгаро и Генри остались одни. Вождь холодно сказал:

- Ты не одобрил нас. Пока они не стреляют, можешь уйти вслед за ними, Хенаре. Удерживать пакеха мы не станем. Путь открыт.

Небрежным жестом он указал на брешь в частоколе.

Генри исподлобья смотрел на Те Нгаро.

- Да, я не считаю тебя правым, вождь, - твердо ответил он. - Не думай, я не страшусь смерти, я буду сражаться, как все. Но ты жесток, ты не любишь свой народ. Ты знаешь, как страдают дети и женщины. Ты знаешь, что патроны кончаются, люди изранены и обессилены, им все труднее удерживать па. Зачем бессмысленно гибнуть? Каждый нгати знает, что поражения не избежать. И только тебе, вождь, гордость мешает признать: война проиграна, надо спасать племя...

- Сдаться на милость пакеха? - с презрением перебил Те Нгаро.

- Вождь, пойми, что жизнь сотен людей важнее, чем твоя гордость, твоя слава и доброе имя, - загорячился Генри, боясь, что Те Нгаро снова перебьет его и не даст высказать главное. - Ты им отец, позаботься же о них. Сдаваться не надо: подземный ход может спасти многих...

Властным жестом Те Нгаро приказал ему замолчать. Лицо вождя заострилось, края шрама напряглись и побелели.

- Ты сказал "подземный ход"? - Те Нгаро усмехнулся одними губами. - Ты знаешь о нем? Узнай и другое: сегодня, когда солнце начнет склоняться, на него будет наложено табу. Я сниму свой запрет, когда сочту нужным. Быть может, не сниму никогда.

- Но зачем это тебе?! - не сдержавшись, крикнул Генри. - Почему ты хочешь стать убийцей?!

В сощуренных глазах вождя промелькнуло пренебрежение.

- Тебе не понять нас, Хенаре, - ответил он. - Ты плохо знаешь маори. Мы будем сражаться, сражаться, сражаться, пока не умрет последний. И если каждый из нас камнем ляжет на пути пакеха, они повернут... Но если мы будет уступать им, прятаться, убегать - тогда пакеха захватят все! Ты заботишься о наших жизнях, друг Хенаре. Благодарю. Но я думаю о судьбе своей страны. Иди, друг, спасайся или воюй. Ты можешь выбирать. Нгати - нет!

Те Нгаро равнодушно отвернулся от собеседника, окинул взглядом английские позиции и не спеша направился к лестнице.

Генри стоял, сжимая в ладонях теплый ружейный ствол. Сейчас он жгуче, как заклятого врага, ненавидел этого кровожадного фанатика, который сознательно обрек на мучения и уничтожение сотни жизней. Нет и не может быть такого права у человека. Один только бог смеет решать чужие судьбы...

"А ведь он и считает себя наместником своих богов... Он выше всего человеческого... Этот людоед, этот примитивный варвар... Что может быть страшнее? - думал Генри, глядя, как торопливо расступаются перед Те Нгаро воины. - Никто из них не усомнится, не возразит, не восстанет... Как овцы... Нет, хуже - как лягушки перед ужом... А я? Неужели он считает, что и я, пожив с ними, стал таким же безвольным лягушонком? Ох, как жестоко он ошибается!.."

Далекое уханье гаубицы и вслед за тем свист пролетевшего над головами ядра возвестили об окончании передышки. Генри с трудом сглотнул вязкую слюну: опять просыпалась жажда.

Стараясь не наступать босыми ногами на обгорелые щепки, которыми был усеян настил, Генри побрел к своей бойнице...

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

в которой Те Нгаро остается верным себе

Тауранги метался в горячке. Глаза его были широко открыты и казались осмысленными, но юноша не узнавал склонившуюся над ним Парирау. Возможно, он и не видел ее. Бред его был непонятен и однообразен: он не переставал говорить с Раупахой, то яростно споря, то с радостью соглашаясь, то поддакивая, то смеясь. Тень убитого вождя витала в душной полутьме, и женщины, которых в крытую траншею набилось не меньше тридцати, с мистическим благоговением слушали диалог раненого с мертвым. Только ребятишки не обращали внимания на скороговорку Тауранги. Охрипшие детские голоса бились о сырые стены землянки, и когда умолкали одни, нудным эхом подхватывали другие:

- Пи-и-ить...

- Мама, наверх... Пойдем наверх!..

- Не хочу кумару... Хочу воды-ы-ы...

- Живот болит... Ой-ой...

- Дай мне пить!..

Где-то рядом глухо разорвался снаряд. Ненадолго наступила испуганная тишина. Шуршит осыпающаяся со стен глина, кто-то вздыхает. И снова плаксивое:

- Пить!

Парирау не замечает ни плача, ни разрывов. Замотанная кровавой тряпкой голова Тауранги лежит у нее на коленях. Девушка сидит на земле - все циновки отданы детям и раненым. Спину ломит, ноги затекли, но Парирау готова мириться с чем угодно, только бы Тауранги ненадолго уснул. А он не спит, не хочет уснуть. Ему нужно договорить с мертвецом, ох как нужно!

Снова близкий разрыв снаряда. Тук-тук! - стучат по крыше комья земли.

- Раупаха... Друг Раупаха... Нет, нет, тогда ты говорил иначе... Он не может... Он другой, совсем-совсем другой... Ты хитрый, Раупаха... Ты хочешь... Чего ты хочешь, скажи?!

Шея Тауранги напряглась от крика, но из горла вырывается лишь сиплый клекот. Голова часто вздрагивает, на виске из-под повязки показывается ленивая капля крови. Подрожав, она скользит вниз и скрывается за ухом.

Краем передника Парирау тихонько вытирает темную дорожку, прочерченную каплей, и шепчет:

- Тауранги... Ты слышишь меня?..

Он не слышит, что-то бормочет. Глаза его закрыты. "Это хорошо... радуется Парирау. - Спать надо, спать".

- Эхэ-хэ!.. Живы? - раздается сверху.