Афанасий Коптелов - Точка опоры

- Вы считаете, что "Искру" печатают за границей?

- И сомнений быть не может. Хотя они всячески стараются подчеркнуть, что будто бы весь тираж печатается в империи. Вы, вероятно, обратили внимание - даже даты ставят по нашему русскому календарю. Но нас не проведут. - Зубатов погрозил пальцем. - Отдельные номера, правда, перепечатывают на подпольных шлепалках. Где-то на юге, на Кавказе. А редакция обосновалась в Германии. Но где? В каком городе? Вот это, подолбил стол указательным пальцем, согнутым, как орлиный клюв, - это мы с вами обязаны узнать.

- И тогда германская полиция выдаст его?

- Непременно. Кайзер-то как-никак родственник его императорскому величеству.

Зубатов через стол наклонился к собеседнице:

- Так где же они? Как вы думаете?

- Если Елизариха в Берлине, то...

- В Берлине их нет. Уж там-то наш глаз остер.

- Возможно, они в Австро-Венгрии.

- В Праге? Было похоже. Но недавно расшифровано письмо, отправленное из Нюрнберга в Одессу. Явно из редакции "Искры". Пишет женщина. Мадам.

- Она!.. Сергей Васильевич, она!.. Поверьте моему чутью. Мадам Ульянова.

- В таком случае, они - в Нюрнберге. Если не в Мюнхене.

- Подобрать бы ключи к их переписке.

- Дело не столь уж хитрое. Ну, кто же, Мамочка, не поймет, что "Графачуфу" - это пресловутому Грачу, за которым мы гоняемся уже несколько месяцев. К сожалению, в последнее время у них появился и настоящий шифр. Пока неразгаданный. И в открытом тексте есть загадки, например: "Сюда приехала жена Петрова". Не Ульянова ли, а? Не он ли Петров?

- Он на выдумки горазд. Но я постараюсь... Приложу усилия...

Зубатов хлопнул в ладоши. Грулька тотчас же принес распечатанную бутылку, две рюмки и вазочку с шоколадными конфетами; с ловкостью заправского официанта разлил вино и с легким поклоном удалился. Зубатов поднял рюмку и, глядя в круглые, как вишни, глаза Анны Егоровны, торжественно произнес:

- Сегодня годовщина! Знаете, которая по счету? Девятнадцатая!

- Господи! - всплеснула руками Анна Егоровна. - Все-то вы помните!

- Такое не забывается! Хотя и не круглый счет, а нельзя не отметить. - Чокнулся с раскрасневшейся собеседницей. - За ваши бесценные услуги Охране! За верную службу государю!

Анна Егоровна достала платок, приложила к одному глазу, к другому. Зубатов, опорожнив рюмку, провел указательным пальцем по усам, заговорил с особой доверчивостью:

- А теперь я хочу слышать ваше слово об одном, если хотите, грандиозном плане. Слепова знаете. И Афанасьева с моих слов тоже знаете. Эти люди послушные, как дрессированные охотничьи собаки. Скажу: "Несите в зубах поноску" - понесут. И роптать не будут: бога боятся, государя чтут больше отца родного. Понадобится - они в своих обществах поднимут мастеровщину на манифестацию под трехцветным государственным флагом, с портретом его императорского величества.

- Сергей Васильевич! - Голос Анны Егоровны зазвучал настороженно. - А вдруг да кто-нибудь один... Вдруг да выкинет, подлец... красный флаг.

- Признаюсь - риск не исключен. Но ради святого дела можно и рискнуть. А в Слепова я верю. Такие люди подберут богобоязненных мужиков из неграмотной мастеровщины. Да если кто и посмеет супротив... Сомнут! - У Зубатова сжались кулаки. - Пойдет лавина! И знаете, Мамочка, это можно приурочить ко дню освобождения крестьян. И на поклонение к памятнику царю-освободителю, а? Каково придумано?!

- Да это же!.. У меня даже дух захватывает!.. - Анна Егоровна прихлопывала в ладоши. - Как откровение свыше!.. И дай-то бог!..

- Я был уверен, что вы одобрите. На днях доложу великому князю. И, в фартовый час, начнем подготовку. Народ увидит, у кого больше сил. Зубатов встал. - До новой встречи, Мамочка!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

Ульяновых приютила на время семья одного рабочего. Им уступили маленькую комнатку. Сами хозяева - восемь человек - ютились в соседней, тоже небольшой. Те и другие жили по принципу: в тесноте, да не в обиде.

Чистота в квартире была отменная: нигде - ни пылинки. Дети всегда ходили чистенькие и так же, как родители, вели себя учтиво, друг друга удерживали от шумливости:

- Тише. Дядя Мейер пишет.

А он не столько сидел за столом, сколько ходил по комнате. Походит, пошепчет себе что-то, потом присаживается к столу и некоторое время пишет. Надежда знала: пишет брошюру против "экономистов" из газеты "Рабочее дело" и прочих ревизионистов, отступников от марксизма, с которыми нужно размежеваться самым решительным образом. И чем скорее, тем лучше. В такие минуты она уходила из комнаты. То готовила немудрый завтрак, разговаривая с хозяйкой, то расспрашивала ее старших детей об уроках в школе. Дети доверчиво показывали тетради с домашними заданиями.

Вечерами Владимир Ильич подолгу беседовал с хозяином, расспрашивал о фарфоровом заводе, о заработке, о профессиональном союзе, о партийных новостях.

Иногда Ульяновы отправлялись на прогулку, чаще всего в Английский сад. Там любовались задумчивыми ивами, опустившими тонкие, как пряди длинных девичьих волос, ветви до самой земли.

Нередко выходили за город и подолгу смотрели на юг. Там темнели мягкие холмы, поросшие сумрачным лесом, а далеко за ними вздымались все выше и выше подернутые голубоватой дымкой скалистые вершины. Самые высокие накрутили на головы снежные чалмы. Порой между гор застревали облака, и было трудно отличить их от снега: весь хребет казался белым.

Во время прогулок Владимир рассказывал о том, что написал утром, а вечерами давал прочесть новые страницы. Пока Надя читала, посматривал на ее лицо: нравится ли ей? Согласна ли с его полемическими строками? А потом спрашивал:

- Ну как? Ошибок нет?.. Если не устала, переписывай.

Надя улыбалась. Тихо и тепло. У нее ни голова, ни руки не устают переписывать его страницы. Сколько бы их ни было.

После завтрака они направлялись в квартиру Ритмейера. И Надя несла в сумке томики стихов, которые могли понадобиться при шифровке, и две довольно толстые тетради. В одну записывала: откуда, от кого, что и через какой промежуточный адрес получено для "Искры"; в другой регистрировала ответы: в графе "Кому" помечала только клички, а фамилии держала в памяти. Если, не приведи бог, и попадутся тетради в руки шпика, все равно ничего в них не разгадает. Кто же может знать, что Матрена - это Петр Гермогенович Смидович, а Зайчик - Глаша Окулова, милая девушка из сибирской деревни.

Вера Ивановна пришла возбужденная, с порога сказала, что снова приехал для переговоров Струве. После обеда будет у нее. Просит прийти.

- Я не пойду, - наотрез отказался Владимир Ильич. - Не могу больше разговаривать с Иудой.

- С Теленком, - поправила Засулич. - Я же говорю: в политике он - как теленок на льду.

- Ну, нет. Он себе на уме. И этому Теленку пальца в рот не клади: откусит.