Афанасий Коптелов - Точка опоры

- Я знала, что не подведете...

- Нам, вероятно, пора? - Теодорович взглянул на большие стенные часы, а по залу уже шел глашатай и звонил в колокольчик. - Это - вашему. Первый звонок. Пойдемте.

- Я одна... А вам бы лучше...

- Провожу до вагона. Не могу иначе...

"Настойчивый, - отметила Глаша. - И не боится, что из-за меня могут приметить шпики".

Теодорович в одну руку взял чемоданчик, в другую коробку с "тортом", и они вышли на перрон. Глаша посматривала на него, улыбалась, говорила без умолку. И он тоже не умолкал. Кто ни взглянет, всякий подумает: влюбленная парочка! Пусть так думают!

Глаза у Ивана светло-серые, ясные, теплые. Сколько ни встречалась Глаша с ним, он всегда был веселый. Наверно, со всеми такой. Ну и хорошо.

А если не со всеми? Только с ней?..

Подошли к вагону.

- Спасибо! - сказала Глаша. - Теперь уж я сама...

Но Иван не отдал ни коробки, ни чемоданчика. Пропустил ее вперед себя в вагон.

Полка у Глаши нижняя. На второй нижней сидела старушка с девочкой. Вероятно, бабушка с внучкой. На верхнюю полку толкнул корзину старик в войлочной шляпе. Теодорович успокоился: соседи хорошие. Поцеловал Глаше руку и вдруг, перейдя на "ты", сказал:

- Пиши чаще. Не забывай.

Это, конечно, сказано для отвода глаз. Для соседей. Пусть подумают: проводил свою близкую. Может быть, невесту.

Писать ему?.. А куда?.. Если бы и захотела...

Вагон дрогнул, и колеса чуть слышно стукнули на стыках рельсов. Девочка, уткнувшись в окно, позвала:

- Тетенька!.. Вам машут.

Все еще не ушел?! Какой неосторожный!

Вспомнились его слова: "Не могу иначе". Что-то знакомое. Будто слышала уже или читала где-то.

Глаша встала, глянула в окно. Иван шел, убыстряя шаг, рядом с вагоном, улыбался и махал рукой. И она помахала ему.

Поезд набирал скорость. Иван бежал рядом с окном... Чудак! Ведь перрон-то скоро оборвется. А он не глядит под ноги. Не упал бы...

Паровоз тряхнул черной гривой дыма и закрыл Теодоровича.

А когда дым рассеялся, за окном уже виднелись только рельсы соседнего пути, убегавшие вдаль. Глаша, вздохнув, опустилась на свою полку. Старушка не замедлила поинтересоваться:

- Кем же он приходится тебе, доченька, молодой-то человек? Муженек законный али ишшо женишок?

- Брат... двоюродный.

- А-а... Какие ноне брательники повелись! От жениха не отличишь. А ты далеко ли едешь-то?

- До Рязани. - Глаша подняла коробку; зная, что в ней, кроме "Искры", запрятаны листовки, только что снятые с типографского станка, понюхала и притворно смежила ресницы. - Сладко пахнет! У меня подруга завтра именинница - вот и везу подарок.

А сама снова вспомнила слова Ивана: "Не могу иначе".

Не прошло и двух недель, а Глаша опять в поезде. На этот раз ей досталась вторая полка. Какой-то поручик с туго закрученными усами предложил ей нижнюю, она отказалась. Сославшись на усталость, поднялась на свою верхнюю.

Лежа с закрытыми глазами, вспоминала то Иваново-Вознесенск, то Москву, то Рязань. Теперь она ехала из Киева, где провела три дня у Катеринки. И вдруг вспомнила, как ее няня Агапеюшка рассказывала задорную сказку о неуловимом Колобке:

"Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел... От тебя, Серый Волк, тоже уйду!"

Ей тоже удалось ускользнуть!.. В Харькове она пересядет на другой поезд, доберется до Самары, а там... Там проходит Сибирский экспресс. На билет до Красноярска денег хватит.

Она уйдет!

Проживет лето в далеком Шошино у матери, и о ней, Глафире Окуловой, жандармерия забудет.

Мать, кажется, числят в благонадежных. Одно слово золотопромышленница!

3

- Ой, Глашенька! Ой, голубушка! - хлопала руками по широким складчатым юбкам Клавдия Гавриловна, привечавшая всех "политиков", на их перепутье в Красноярске. - Да как же я тебе рада, девонька! Будто дочери родной. Проходи в горенку наверх, дорогая гостьюшка. Каким ветром тебя принесло в родную сторону?

- Сейчас киевским. А до этого и в Москве жила, и в других городах.

- По своей доброй воле приехала? Ну я рада-радешенька за тебя. А моя Валюшка под надзор попала. В Петербурге-то, рассказывает, возле Казанской церкви было целое сраженье. С жандармами да казаками. И наша курсистка там оказалась. Слава богу, жива-здорова на квартеру воротилась. А после того министр каких-то там дел приказал: почетную потомственную гражданку Красноярска Валентину Павловну Попову сослать на год по месту жительства родителей. И хорошо, что не дальше. Перед пасхой встретила доченьку.

- Валюшка здесь?! А где же она?

- В магазин пошла. Скоро воротится. Горюет, конечно, что доучиться не дали. А так вроде ничего, веселая. Да ты подымайся по лесенке. Постояльцев у меня теперича нет. Располагайся, как дома.

Клавдия Гавриловна, придерживая юбку руками, тоже поднялась на второй этаж, дотронулась рукой до самовара:

- Еще горячий. Садись, чайку выпей. Вот и пирожки с груздями остались. Даже тепленькие. Поешь с дороги дальней.

Глаша окинула взглядом горницу: все в ней было так же, как четыре года назад. Стол, стулья, деревянная софа - на тех же местах.

- Политические по-прежнему собираются у вас?

- Частенько бывают. Поговорят, поспорят. Иной раз песни споют. Потихонечку, чтобы на улице не услышали. А сами карты, лото держат наготове. Застучит надзиратель сапожищами по лестнице - зачинают играть. Он поглядит, запомнит всех по обличью и уйдет. Город-то у нас как котел кипит. Особливо в депо да в мастерских на станции. Сказывают, многих похватали. Которых в ссылку угнали. Все больше в Туруханку.

За разговором Клавдия Гавриловна сполоснула две чашки, вытерла льняным полотенцем, налила чаю, одну подала гостье, другую подвинула к себе.

- Много постояльцев перебывало у меня. И народники, и марксисты. Бывало, схватятся спорить - хоть святых выноси. А живали и такие: слово скажет, и супротивника - наповал! Тому и говорить больше нечего. Жил один уж больно обходительный. С Женюшкой забавлялся, как со своей родной. А теперь вот... - Клавдия Гавриловна, глубоко вздохнув, утерла глаза уголками головного платка. - Женюшки нет.

- Давно ли?.. И от чего она?..

- В прошлом году на пасху... Горлышком маялась. Сам Владимир Михайлович Крутовский лечил - не сумел спасти. В одночасье сгорела доченька. - Клавдия Гавриловна еще раз утерла глаза и продолжала вспоминать: - Бывало, постоялец посадит Женюшку себе на колени и пальцами показывает козу-дерезу. Простой человек. А большого ученья. Да ты его знаешь: Владимир Ильич. Так вот, недавно у нас читали тайную газету. Видала такую? "Искрой" называется. Там про ссыльных студентов пропечатано. Может, он писал?

- Весьма возможно.

- Да у тебя, миленькая, чай-то совсем остынет. Пей. Ешь. Соловья, говорят, и то баснями не кормят.

Глаша съела два пирожка, похвалила хозяйкину стряпню, выпила чай и спросила: