Афанасий Коптелов - Точка опоры

К бесчисленным заботам о газете добавлялись беспокойные думы о родных. Не проходило дня без того, чтобы не сверлили мозг тревожные вопросы о Маняше и Марке. Что там с ними? Неужели все еще не водят на допрос? Похоже, долгонько продержат их в темницах, как называет зять одиночки Таганской тюрьмы.

Судя по письмам матери, Марк исхудал, начал кашлять. Анюте об этом не сообщают, и он, брат, тоже промолчит, а то она, чего доброго, рискнет поехать домой. Там ее сразу упрячут в кутузку. Матери придется носить по три узелка к тюремному окошку.

Нет, нет. Ни в коем случае не сообщать. Пусть Анюта по-прежнему живет в Берлине. Понятно, тревожится за судьбу мужа и сестры. И за здоровье матери. Но что делать? В Германии для нее все же безопаснее. Если не выследят шпики да царская полиция не потребует выдать "преступницу".

Анюта осмотрительная. Сумеет вовремя скрыться, скажем, в Швейцарию... А подбодрить сестру необходимо. Но, первым делом, мать. Она всех с детских лет приучала к пунктуальности и отсюда так же, как, бывало, из сибирской ссылки, ждет от него писем в определенные дни. Считает часы, оставшиеся до прихода почтальона...

И на листок почтовой бумаги ложилась строка за строкой:

"Дорогая мамочка!.. Ужасно грустно было узнать, что дела наших так печальны! Милая моя, я не знаю уже, что тут и посоветовать. Не волнуйся, пожалуйста, чересчур, - вероятно, придирки к нашим со стороны прокуратуры представляют из себя последние попытки раздуть "дело" из ничего, и после неудачи этих попыток они должны будут их выпустить. Может быть, не бесполезно было бы тебе съездить в Петербург, если только здоровье позволяет, и пожаловаться там на такую невиданную вещь, как отсутствие допроса в течение шести месяцев. Это представляет из себя такой точно определенный и явно незаконный факт, что именно на него всего удобнее направить жалобу... Но есть, конечно, и соображения против поездки, результаты которой сомнительны, а волнения она причинит очень и очень немало. Тебе на месте виднее, стоит ли предпринимать что-нибудь подобное... Вот на отказ в свидании Маняши с Митей тоже следовало бы пожаловаться, потому что это, в самом деле, нечто из ряда вон выходящее.

Крепко, крепко обнимаю тебя, моя дорогая, и желаю быть бодрой и здоровой. Помнишь, когда меня держали, ты тоже представляла себе дело гораздо более серьезным и опасным, чем оно оказалось, а ведь по отношению к Маняше и Марку не может быть и сравнения никакого с моим делом! Что держат их столько, - это отчасти зависит, вероятно, от того, что арестованных масса и в деле все еще не могут хорошенько разобраться...

Еще раз целую тебя. Твой В. У л.".

2

- Володя, смотри в окно! Вон, вон переходят улицу Сюда направляются. Определенно - наши!

- Они!.. Грызуны!..

И Владимир Ильич так же, как когда-то в Шушенском, не успев надеть пиджак, бросился навстречу. За ним застучали по лестнице тонкие каблуки Надежды.

- Булку я сразу приметила... И по сердцу... будто электрическим током!

Гости уже успели войти в подъезд. Впереди полной, круглолицей и краснощекой, пышущей здоровьем дамы шел невысокий худощавый мужчина с маленькой, аккуратно подстриженной бородкой и крупными выпуклыми темно-карими глазами. По его смугловатому лицу разлилась безудержная улыбка, и он широко раскинул руки. Владимир Ильич, тоже с раскинутыми руками, метнулся к нему.

- Глебася!.. Дружище!..

- Володя!.. Здравствуй!..

Они обнялись и, похлопывая друг друга по спине, расцеловались.

А Зинаида Павловна, обняв подругу, закружилась с ней, словно в вихревом танце. Остановившись, они стали осыпать одна другую поцелуями, захлебываясь от горячего хохота.

- Зинушка, как я рада... Миленькая моя!.. Волжаночка!..

- И у меня сердце поет!.. Надюшенька!..

Они опять обнялись и закружились в тесном подъезде.

- Наконец-то, приехали... Позволь, Наденька, и мне поздороваться, Владимир Ильич обеими руками схватил полную, сильную руку гостьи. - А мы заждались... Тревожились... Думали: здоровы ли?

- Всякое было... - вздохнула Зинаида. - Глебушка в Тайге прихварывал...

- Извините, мы по-русски называем, - спохватился Кржижановский, выпуская руку Надежды Константиновны и снова повертываясь к Владимиру Ильичу. - И так громко... Это от радости. А у вас, вижу, и тут конспирация. Ты даже бороду подстриг, усы подкрутил.

- Так потребовалось для паспорта, - объяснил Владимир Ильич.

- Мы с трудом, с трудом вас отыскали, - звенела Зинаида Павловна. Хорошо, что в Берлине раздобыли адрес в Штутгарт к издателю "Зари", тот встретил не особенно любезно, с какой-то настороженностью. Но все же направил сюда, к доктору Леману...

- Пойдемте, пойдемте, другари! - Владимир Ильич подхватил под руку Зинаиду Павловну и пропустил вперед Надежду с Глебом. - До нашей кышта. Мы здесь живем по-болгарски.

В тесной передней помог гостье снять пальто. Она говорила, заливаясь смехом и повертываясь то к Ильичу, то к мужу:

- Куда мы с тобой, Глебушка, попали?! Как будем объясняться с болгарами? Я же - ни бум-бум.

- И я ни бельмеса, - рассмеялся Кржижановский; приподымаясь на цыпочки, повесил пальто на крючок простенькой вешалки.

- Ничего, другар Глебася! - Владимир Ильич хлопнул гостя по плечу, поклонился Зинаиде Павловне. - Ничего, другарка Зина! Как-нибудь. Я тоже исчерпал свой запас болгарского лексикона.

- Ну, а как же тебя, болгарин, звать-величать? - спросил Кржижановский. - И другарку как?

- Марица Йорданова! Прошу любить и жаловать! - представил жену Владимир Ильич и, прижимая руку к груди, полушутливо поклонился: - Доктор юриспруденции Йордан Йорданов из Софии к вашим услугам!..

- Йордан по отцу Костадинов, - добавила Надежда.

- Ой, как интересно! - вырвалось у Зинаиды Павловны. - Двое Константиновичей!

- Твои, Володя, клички... извиняюсь - псевдонимы нелегко пересчитать: пальцев на руках не хватит!

- Что ж поделаешь?.. Приходится из-за наших полицейских башибузуков.

- Небось еще какой-нибудь придумал?.. Хотя я тебя по стилю всегда узнаю. А все же?

- Письма подписываю: Иван Петров, иногда - Фрей.

- По секрету могу сказать, - снова вступила в разговор Надежда не без гордости за мужа, - скоро выйдет новый номер "Зари" со статьей, подписанной Н. Ленин. Не знаю только - Николай или Никита. А может Никодим?

Владимир Ильич беззвучно смеялся. Кржижановский по-дружески тряхнул его за плечи:

- Конечно, Николай. По дедушке. Но, Володя, почему же все-таки Ле-нин?

- Не знаю... - Владимир Ильич пожал плечами. - Так уж получилось...

- Ведь никакой Лены у тебя среди родных нет. Да по имени родных и рискованно.

"Может, потому, что Плеханов - Волгин", - подумала Надежда, но промолчала о своей догадке.

- Будем знакомы! - шутливо сказала Зинаида Павловна. - Запомним новую фамилию.