Александр Андреев - Полтавская битва: 300 лет славы

Вся армия неприятельская с места сбита и бежала к лесу, причем не единожды потом не останавливалась, но без остановки от наших шпагами колота и даже до обретающего леса, где оные перед баталией строились, гнали.

Хотя и зело жестоко в огне оба войска бились, однако-ж то все более двух часов не продолжалось, ибо непобедимые господа шведы скоро хребет показали, и от наших войск с такой храбростью вся неприятельская армия (с малым уроном наших войск, еже наивяще удивительно есть) кавалерия и артиллерия весьма опровергнуты.

И единым словом сказать: вся неприятельская армия конец восприняла, а о Карле еще не можем ведать, с нами ли или с отцы наши обретается.»

Карлу оставалась только отступать к Днепру, пытаясь спасти хотя бы часть армии. Вечером 27 июня Петр отправил за ним кавалерию Боура и полки Голицына, а сам стал приводить в порядок армию и подводить итоги Полтавской битвы. Необходимо было оказать помощь раненым, похоронить павших русских воинов.

Полтавскую битву описал Э.Шабаев:

«Когда Петр с генералами поднялся на вал ретраншемента, укрепы от леса до леса и вдоль дороги перекипали взблесками выстрелов, особенно острыми в рассветной мгле. Швед надвинулся по всей половине, барабанный треск возвестил атаку. Рейтары, кирасиры, драгуны, подкрепленные фузилерными ротами, бешено рванулись вперед, надеясь одним броском опрокинуть конницу и на ее плечах выехать в главный лагерь.

Атака захлебнулась. Пушкари с гренадерами Айгустова резанули прицельным огнем вправо и влево, позволили Рону собраться с силами, заслонить «пясы». Но враг готовил новый удар.

Накаты шли один за другим, – последний был отражен с неимоверным усилием. Гарнизоны укреплений взяли под обстрел южное предполье. Измотанные в сече владимирцы и архангелогородцы расступились перед резервами, потекли в обход, чтобы стать во второй линии.

Светлейший опомнился далеко впереди, спешенный фузейной пулей. Вокруг– пересверк стали, разноязыкая брань, испуганное конское ржание. Ему подвели чью-то лошадь и вовремя: заварилась новая каша. В лоб наседали кирасиры, усиленные сапежинскими ротами, сбоку валила густая колонна пехоты, жарила из фузей. Русские попятились.

Сеча не утихала. Ровные квадраты кавалерии – под белой, желтой, алой, сиреневой, лазоревой кипенью знамен – вторгались в «пасы» то с юга, то с севера, сшибались, чтобы некоторое время спустя растрепанной толпой откатиться назад. В лучах солнца суматошно плясали клинки…

Продольные редуты, озаряемые бесчисленными вспышками, выглядели одной огненной чертой, свистела картечь, усекая штурмовые роты, полукольцом вставали разрывы гранат, – крайние правые колонны шведских войск все круче отклонялись к монастырскому лесу.

Семь конных полков светлейшего– Ингерманландский и Санкт-Петербургский впереди – выстроились на поляне. Вдоль фронта проехал светлейший, остановился невдалеке от питерцев. Тихо пропели трубы, кавалерия тронулась через перелесок, вслед ускоренным шагом поспевали пехотные батальоны.

Зелень раздалась по сторонам, впереди засинели конные шведские линии, обочь от них перестраивались пешие фуллблудсы – природные шведы. Роты драгун вздели клинки, с криком рванулись через лесной прогал. Навстречу торопливый фузейный треск, посвист пуль, – но русская конница не отвернула, во весь опор врезалась меж неприятельскими войсками.

Стрельба замирала – сошлись грудь в грудь, бой распался на множество яростных схваток.

Запела труба, созывая раскиданные по лесу плутонги. Чуть собрались и построились – появился светлейший, вокруг него, будто впаянные в седла, гарцевали именные эскадронцы, держа приспущенные вражеские знамена. Навстречу князю вышагивал, как заведенный, швед при генеральском шарфе, следом вытягивалась длинная колонна кирасир, – Шлиппенбах опустился на колено, вынул шпагу, подал Меншикову.

– Вива – а-а-ат! – рявкнули ряды.

От реки набежал ветер, пыль с гарью отнесло в сторону и перед юго-западным фасом ретраншемента – в каких-то ста саженях – возникло правое крыло шведского войска, разгоряченное погоней за конницей Боура, перепутавшее конный и пеший строй.

Громовито бабахнули медножерные – едва ли не половина вновь созданного пушечного полка; зачастили мортирцы государевой бомбардирской роты, рассыпался бой мелкого ружья. Шведы, в упор обожженные картечью, ослепленные разрывами гранат, опешили, сгрудились, подпираемые задними рядами. И еще не умолкло эхо в перелесках, как ударил очередной залп, длиннее первого. Сотни тел в блекло-синем и голубом испятнали подступы к валу. Недавние преследователи, исторгнув дикий вопль, врассыпную покатились на тот край поля. Какое там атаковать русскую кавалерию, унести бы свои ноги, и подальше. Куда не достигает огонь петровского ретраншемента, который вдруг выплыл крутыми откосами в двухстах шагах. Скорее прочь, скорее в спасительный Будищенский лес, где темнеет квадратами королевская гвардия….

Войска тремя потоками выступали из лагеря, веером расходились по полю. У ворот ретраншемента в полном облачении стояли церковные причты, окропляя солдат святой водой. Слитно грохотали барабаны.

Петр, волнуясь, объезжал шеренги, вот они, любимые усачи, с коими затевал когда-то игры младенческие. Долгая дорога пройдена ими, в девять огненно-грозных лет.

Шведы сыграли марш. Тронулись. Оглушительно взрокотали барабаны, запели гобои и флейты. Русские гулкой поступью пошли навстречу врагу.

Армии сближались. Оставалось 30 саженей, когда из интервалов русской пехоты рявкнула полковая артиллерия. Пронзительно засвистела картечь, запрыгали раскаленные ядра, кромсая геометрическую стройность шведских колонн, прошибая в них длинные просеки. Гром повис над полем.

Ободряемые выстрелами своих немногих орудий, поставленных у леса, шведы все-таки преодолели опасное пространство, подступили вплотную, и фузейный огонь тысячами встречных взблесков разлился на версты вправо и влево. Пыль взгустилась невпроворот, взмыло громкое разноголосье – передние шеренги той и другой стороны схлестнулись в штыковой атаке…..

Напор королевских войск не ослабевал. Русские отвечали ударом на удар. Падали убитые, задние заступали на их место, принимая врага на штык, действуя прикладом. Чуть прогнулись было гренадеры, приметные по черным каскетам, но с фланга их незамедлительно подкрепили семеновцы, оттеснили ретивых зидерманландцев.

Дела принимали крутой оборот. Четыре батальона шведской пехоты враз обрушились на головной новгородский батальон, вломились меж рядами, разваливая их надвое, устрмились дальше, ко второй линии. Солдатский строй, рассеченный ударным клином, яростно огрызаясь, таял как воск. «Сеегер!» – гремело торжествующе. В пробитую брешь вливались новые и новые волны сине-голубых, за ними почти впритык – плыли штандарты королевской гвардии. Еще немного, и левое крыло русских будет отсечено от центра, и повторится то, что произошло рано поутру с колоннами Шлиппенбаха и Росса.