Дмитрий Гаврилов - Время богов и время людей. Основы славянского языческого календаря

Атрибуты колядных празднеств у белорусов: «Коза» и маска колядовщика (экспозиция Музея народной архитектуры и быта Республики Беларусь). Фото С. Ермакова (2007)

Впрочем, и в заимствовании названия праздника также нет ничего дурного.

Ряд обычаев отмечания Корочуна (самого короткого дня в году) и последующего зимнего солнцеворота в настоящее время сильно смещен. На это (как и на многое, многое другое) мало обращают внимание многие из тех, кто занимается реконструкцией дохристианской зимней обрядности, а зря! Зря потому, что в XVI– XVII вв. зимнее солнцестояние приходилось на 12 декабря, на день св. Спиридона-«солноворота». В итоге не менее важные, чем собственно колядные празднества, обычаи, предварявшие солнцеворот, «выпали», создавая ложный образ обрядового действа или приобрели странный оттенок в иных месяцесловах.

«Еврей». Обрядовая маска ряженого (по Staňkova J. Lidové uměni z Čech, Moravy a Slezska. – Praha, 1987. – s. 18)

Скажем, в Краснослободском уезде Пензенской губернии именно на Спиридона-поворота с появлением первых лучей Солнца по деревне с песнями и плясками начинали возить в телеге Коляду. Это была девушка, одетая во все белое. После этого в течение всего дня в знак того, что солнце «садится в телегу и направляет своих коней на летнюю дорогу», молодые люди катались на лошадях, а старики ходили друг к другу в гости. К ночи и до утра на берегу реки начинали жечь костры.

Важно отметить, что собственно к солнцевороту во многих местах России появляется уже не девушка, но «бабка Коляда», в которой можно усмотреть не столько символ отжившего свое года и Солнца, сколько воплощение души предков. Согласно славянским представлениям, они приходят в мир живых, спускаясь по Мировому древу. Именно их воплощают хорошо известные колядовщики.

«Девушка» и «бабка» Коляда заставляют с некоторым ехидством вспомнить тех радетелей исконно славянского благочестия, которые почитают своим долгом славить на солнцеворот «младенца Коляду» как народившееся новое Солнце. Солнце действительно рождается. И не только Солнце. Заново рождается весь мир. Он получает надежду на новую жизнь. Вот это-то и есть глубинная сущность праздника.Коляда – главный день перехода. Это акт творения. Все, что было до него и все, что будет происходить впоследствии, подчинено ему и от него же зависит, им определяется…

«Вифлеемская звезда», атрибут колядовщиков со множеством языческих символов (экспозиция Музея народной архитектуры и быта Республики Беларусь). Фото С. Ермакова (2007)

Вообще мифология зимнего солнцеворота во многом сходна, но и не в меньшей степени отличается от всех праздников годового круга. Надо думать, что одна из причин того – подчеркнутое состояние «не-времени». При этом основные обряды весьма сходны у подавляющего большинства индоевропейцев:

«Профессор Ж. Дюмезиль в своем труде Le Probleme des Centaures проанализировал структуру церемонии празднования конца и начала года в большей части индоевропейского мира (у славян, ассирийцев, индийцев, греко-римлян) и выделил элементы обряда инициации, сохранившиеся, благодаря мифологии и фольклору, почти без изменений. Изучая мифологию и обычаи культовых тайных союзов и “мужских тайных союзов” у германцев, Отто Хофлер также пришел к выводу о важности ритуалов, связанных с двенадцатью вставными днями, а особенно с Новым годом. Обширная работа Вальдемара Льюнгмана посвящена обычаю зажигать огни в начале года и карнавальным обрядам двенадцати посленовогодних дней, однако мы не во всем согласны с ее направленностью и результатами. Напомним также исследования Отто Хута и И. Хертеля, которые, исходя из изучения материала романских и ведических времен, особенно настаивали на обновлении мира через оживление огня во время зимнего солнцестояния, то есть на обновлении, приравненном к новому творению. Мы же отметим только некоторые характерные черты представленных обрядов, важные для нас:

Ряженые в колядных масках. Современная реконструкция. Фото С. Ермакова, 2006

1) двенадцать промежуточных дней предопределяют двенадцать месяцев года (см. также обычаи, упомянутые выше);

2) во время соответствующих двенадцати новей вереница оживших покойников возвращается в свои семьи (появление в последнюю ночь года лошади как образцового символа животного из потустороннего; явление хтонических богинь из загробного мира – Хольды, Перхты, “дикой охоты” и т. п. во время этих двенадцати ночей); нередко (у германцев) это возвращение включено в число обрядов тайных мужских союзов;

3) в это время зажигают и гасят огни, и, наконец,

4) это время для инициации, существенным элементом ритуала которой является именно тушение и зажигание огней.

В сложном комплексе мифоподражательных церемоний, сопровождающих конец истекшего года и начало года нового, следует выделить также:

5) ритуальные поединки между двумя группами соперников и

6) эротический характер некоторых обрядов (преследование девушек, “гандхарвические” свадьбы, оргии <���…>.

Каждый из этих мифологически обусловленных обрядов подчеркивает исключительную важность дней, предшествующих первому дню Нового года и следующих за ним, хотя эсхато-космологическая функция Нового года (уничтожение истекшего времени и повторение Творения) обычно не бывает выражена эксплицитно, за исключением ритуалов предсказания погоды в будущие месяцы и тушения и возжигания огней. Однако имплицитно функция эта присутствует в каждом из следующих мифообусловленных действ. Разве, например, нашествие духов умерших не является знаком приостановления профанного времени, своего рода парадоксом, когда одновременно сосуществуют “прошлое” и “настоящее”? В эпоху “хаоса” сосуществование всеобще, ибо все модальности совпадают. Последние дни истекшего года могут быть соотнесены с хаосом до Творения, подтверждением чему служит пришествие мертвецов, аннулирующее законы времени, а также присущие этому периоду сексуальные излишества. Даже когда из-за нескольких последовательных реформ календаря сатурналии больше не совпадали с концом прошлого и началом нового года, празднества эти тем не менее продолжали означать отмену всех и всяческих норм и провозглашали смену ценностей (хозяева и рабы менялись местами, с женщинами обращались как с куртизанками и т. п.) и всеобщую вседозволенность; буйство охватывало все общество, и все формы общественной жизни сливались в неопределенное единство. Тот факт, что оргии у первобытных народов происходили преимущественно в переломные моменты, связанные с урожаем (когда семя уже посеяно), подтверждают существование симметрии между разложением “формы” (семян) в недрах поля, и разложением “социальных форм” в хаосе оргии. И будь то растения или люди, в обоих случаях мы присутствуем при возврате к изначальному единству, к установлению “ночного” времени, когда границы, очертания и расстояния становятся неразличимы» (Элиаде, 2000).